Проклятая война - Людмила Сурская

— Люлю, ты далеко? — догнал меня встревоженный голос Ады.

— Не волнуйся, скоро вернусь.

Ада, метнувшись в след, наткнулась на хлопнувшую дверь.

Я неслась, как будто за мной гналась свора собак. В такт шагов билось в бешеных ударах измученное сердце: "В конце концов Нина права, половое воздержание- не то, что мужчины согласны долго терпеть". Отнесла письма и, кинув их в почтовый ящик, прижалась к нему лбом. Правильно ли сделала? А вдруг нет, и он воспримет это как слабость. Но теперь уже поздно жалеть. Обратной дороги нет. Собственно, какая разница. Главное, я его люблю и хочу, чтоб ему было хоть немного легче там. Кто его ещё пожалеет, ведь у него никого нет кроме нас. Бес с ней, с моей гордостью, когда каждую минуту ему грозит смерть или ранение. Главное, чтоб выжил, а уж потом разберёмся. Всю обратную дорогу упрекала себя: "Разнылась на радость "пернатым". Они с удовольствием приняли это за покорность её судьбе, за примирение с жестокой действительностью. Нет, я ещё покажу себя!" В уголках плотно сжатых губ застыла чуть заметная усмешка. Возбуждённая вернулась домой. Обеспокоенная Адуся, метнулась ко мне:

— Мамуля, ты куда ходила?

— Отправила отцу письма, все, целую пачку, понимаешь?

— Вот и молодец! — прильнула ко мне дочь. — Ты у меня умница!

Я прижала её ещё хрупкое тельце к себе и встав на цыпочки поцеловала макушку. Почему-то вздохнулось с облегчением, как будто с плеч и груди свалился тянувший к земле груз. И через "не могу", через боль душевную выматывающую, по кускам себя собирая я постепенно начала приходить в себя. Не забывалось, но зарубцевалось- всегда есть, но с этим живёшь.

7 ноября несмотря на тяжёлую обстановку было торжественное. Потом посидели, выпили за Победу. Казаков добился приезда на фронт Шишманёвой, та привезла подругу Таланову. Естественно, привёз их сюрпризом на праздник. Даже сделали несколько совместных фотографий. На память. Рутковский позировал и улыбался, но в отношения вступать не собирался. Пьяненьких барышень распирало веселье. Такой повод- встреча. Рутковский поглядывал на Казакова и думал, за каким лядом друг устроил ему тем сюрпризом головную боль. Страхи скреблись в груди: ещё узнает Люлю. Придётся ей всё рассказать. Как она на это отреагирует?

19 ноября 42 года началось историческое сражение, и Рутковскому выпала честь быть его участником. Восемьдесят минут молотила артиллерия передний край гитлеровской обороны, потом перенесла свой удар в глубину. Ещё немного и поднимутся цепи, пойдут в лобовую атаку… Ещё немного, ещё чуть — чуть…

Во время подготовки он не вылезал из армий, считая себя обязанным побывать в каждой и естественно наведаться на передний край. Пришла очередь и до 62-ой сражающейся на правом берегу Волги. Но река только схватилась льдом, он просто, как живой ходил под ногами. Двинулись пешком. Причём фашисты всё время лупили по реке и везде чернели ямы. Хорошо хоть сопровождающие солдаты прихватили доски, верёвки, крюки. Лёд гнётся, а он идёт и идёт. Какое-то время крутые берега спасали. Но фрицы заметили, и давай лупить. Всё упали на лёд. Лёд голубыми звёздочками переливался. Казалось подмигивают ободряюще на нём снежинки. "Юлия, милая, возьми меня в кольцо своей любви, сделай неуязвимым". Семь раз не умирать. Он поднялся, достал платок, вытер мокрое от брызг лицо. Возвращаться не стали, пошли перебежками. Проводник часто оглядываясь назад, поторапливал. Дошли. Зато, какая там, где, вцепившись в клочок родной земли, стояла на смерть 62 армия, была сердечная встреча. Его угощали солдатским хлебом. Каким вкусным он был. Ночевал в блиндаже, при коптилке писал домой письмо. Свет её, грязно жёлтый, распространялся как раз только над столом, так что ему хватало. Зато фантастические тени, бродя по стенам испепеляли иллюзию одиночества. Он переживал редкий в его не простой жизни момент жалости к себе. "Юлия, я страшно одинок без тебя. Не казни меня так. Моя жизнь без вас с дочкой пуста". "Люлю, я не прошу ничего, будь великодушна, пожалей меня, хоть как солдата. Все ж получают письма, один я нет…" Как долго и тяжело ожидание. Почему ей так сложно понять его положение… Он не мог даже предположить, что обида сделала Юлию равнодушной к нему. Нет, нет, такого просто не может быть. Разрыва быть не должно. Он надеялся, что она не предпочтёт такой выход. Юлия его жена, она должна понять. Да он и не допустит этого…

Не уснуть. Вышел на воздух. Голубоватый свет выстелил дорожку от чистой- чистой луны, которая повисла над самой головой низко-низко. А вокруг хороводились голубоватые звёздочки. "Юлия, милая, я ж люблю тебя…,- он запрокинул голову к звёздному небу и стиснул замёрзшие руки в кулак. — Мы не можем изменить прошлое, но настоящее и будущее-то в наших руках, Люлю, любовь моя, в твоих".

Он пробыл там день и понял: там, где рушится, не справляясь с прочностью камень, и плавится, не выдержав накала металл, стоит наш солдат.

…Нервничали лётчики. Погода мешала им выполнять задачу. Он разрешил им поднимать в воздух пары и одиночные самолёты. Вражеская авиация, в таких климатических условиях почти не появлялась, а наши летали. Полотно тумана скрывало от него поле сражения. Молочная стена, как в грозовом месиве озарялась вспышками разрывов. В стереотрубу он наблюдал, как дружно пошли в атаку пехотинцы. Вот шум боя переместился в глубь. Он услышал громкое "ура!" и перевёл дух. Утро, подхватив понесло грозный русский клич по полям. Поднялась и пошла в свой бессмертный бой пехота. Далеко разнёсся лязг гусениц. Атака! Ещё один облегчённый вздох: — С богом! Смогут ли прорвать вражеские укрепления? Смогут!

Вдруг затрещали немецкие пулемёты. "Чёрт, видно не все огневые средства подавлены в ходе артподготовки". Казаков выдвигает для подавления орудия прямой наводки. Огонь противника ослабел. Шум боя стал удаляться. Туман словно ждал этого, стал редеть и исчез. Он увидел поле боя ещё дымящимся, в языках пламени и жаре сражения… Да, это был горячий денёк! Над головой проносились наши самолёты, словно торопились реабилитироваться за погоду.

Прояснилось, теперь в бинокль он следил за штурмом меловых обрывистых высот в районе Клетской. Трудно, но бойцы, цепляясь за выступы, взбираются вверх, некоторые срываются, а потом вновь лезут на кручи и атакуют. Немцы отбиваются отчаянно, с бессмысленной яростью обречённых. Но наша пехота шаг за шагом сбрасывала их с высот. Полоса обороны начала давать трещину. Наши двигались вперёд. Тщательно разработанная операция развивалась строго по плану. Во второй половине дня противник пытался затормозить продвижение наших войск, перейти в контратаки и пытался отбить утраченные позиции. Но силами 21- ой, ввёдшей в бой танковый корпус, преодолев сопротивление, двинули вперёд. Командарм 65 быстро создал мобильную группу из имеющихся у него танков посадил на них пехоту и, обойдя противника ударила во фланг и тыл. Все попытки немцев остановить наше продвижение оказались запоздалыми. 23 ноября наши передовые части замкнули кольцо. Ещё вчера в своей очерёдной радиопередаче по фронту фашисты заверяли, что не отступят с линии своей обороны ни на шаг. А сейчас Рутковский выталкивал их километр за километром. Все понимали, великая битва на Волге подходила к концу. Огромная армия Паулюса уже была в стальном кольце. Зима вступала в свои права, причём суровая. Транспортная авиация Геринга, вёзшая провизию и тёплое обмундирование для окружённой армии, сбивалась нашими истребителями. Доблестные солдаты фюрера, промаршировавшие по Европе, а именно их, отборных, согнали под Сталинград, жрали дохлую конину, кошек и собак. Они мёрзли в степи под ледяным ветром. Фюрер приказывал: "Стоять на смерть!" "К вам на выручку идёт фельдмаршал Манштейн…" Шёл, но не дошёл, как не долетели самолёты Геринга. На его пути встали непробиваемой стеной дивизии генерала Малиновского. Выбор у окружённых солдат фюрера был не велик: сдаться в плен или погибнуть. Неужели он дождался этого долгожданного часа! Его войска не только устояли против мощной группировки противника, они били его, лупили в хвост и гриву. Держали суровый экзамен и выдержали его. Ставка торопила с ликвидацией окружённого противника. Рутковский вышел с предложением на Сталина, добивать Паулюса не двумя фронтами, а одним. Так, как считал, что это затрудняет быстрому решению задач. Сталин обещал подумать и на Комитете Обороны через несколько дней поднял этот вопрос, подводя членов Государственного Комитета Обороны к выбору: Ерёменко или Рутковский будет добивать Паулюса. Решили в пользу него. Был обрадован и взволнован от оказанного доверия. Попросив разрешение, зашёл адъютант и, положив на стол перед ним пачку писем, развернулся на выход.