Непокорная для Бешеного - Диана Билык

— Ничего он не поймет, если ты правильно будешь себя вести. А ты умеешь играть лучше других, — он всмотрелся в мои глаза и, заметив настоящий цвет радужек, дернул уголком губ. — Я думал, что это просто схожесть с моим… покойным другом, что это память подкидывает, тревожит, что пора… сходить…

— Леш, не стоит, — оборвал Макс и завел мощные руки за спину. — Этот… — Орлов сильно скривился, зыркнув на меня, как будто перед ним мешок с гнилой капустой, — все равно ничего не поймет.

Я опустил голову и потер кулаком грудь. Не пойму, конечно, потому что простить такое предательство невозможно.

— Еще скажи, что скучал, — я усмехнулся, полоснув Лютого справедливой ненавистью.

Он сжал зубы до скрипа, шагнул ко мне, но тут же отступил, отмахнувшись.

— Так и тогда, когда на меня повесили убийство Милы, ты отмахнулся. Поверил в эту ложь, зацепился за нее.

Лютый повел плечом. Леонов спрятал руки в карманы брюк, и я прекрасно понимал, что под полами пиджака наготове пистолеты. Стоит только шевельнутся в сторону Берегового — меня кокнут.

Макс показал Димке, чтобы не вмешивался, и они оба отступили.

— Я не верил, — прогудел Леша.

— О, как… — я даже засмеялся. — Какого хуя я тогда гнил в тюрьме? Почему ты не там, за изнасилование? А?! Ангелочек отмазала? Простила? Такую мразь простила, а меня, значит, ни за что растоптали?

— Сука-а-а… — Лютый сжал переносицу пальцами, шрамы налились кровью. — Да что ты знаешь?

— Все знаю, Ле-ха… Как вы жили с Кирсановой дальше, облегченно вздохнув, когда услышали о моей гибели. Как же было просто избавиться от обузы, всего лишь забыв о ней.

— Ты не был обузой!

— Не гони. Ты знал, что я любил Милу без памяти. Видел это. Знал, что мучаюсь, когда вы вместе. И это первое, о чем ты подумал, когда мне выставили обвинения.

— Нет же! — Лешка покраснел, ноздри раздулись, но он сбавил обороты. — Да, я знал о твоих чувствах…

— И потому ты легко признал мою вину!

— Признал, но не легко, — он сжался, а меня взорвало от ненависти.

Я бросился вперед и вбил его в стену, сжал горло. Лютый, слабо отпихнувшись, заорал:

— Не трогайте его! Не приближайтесь!

— Еще сделай вид, что ты раскаиваешься, — гаркнул я. — Не ты ли час назад мне ребра разбивал?

— Серый… — он захрипел, опустив руки, словно сдался. — Ты ведь лишь притворяешься. Ты ведь всегда был верным.

— Что ты обо мне знаешь, ублюдок?! — еще толкнул его, рубашка затрещала под пальцами, а затылок Берегового гулко стукнулся о стену. Он вяло вцепился в мои руки, но не отталкивал и не запрещал давить себя, хотя мог.

— Ничего не знаю, — шепотом, — но ты под пули прыгал ради меня и Ангелины… Я ничего не забыл.

— Урод! Решил меня на эмоции вывести? Первопричину отрыть? Это было тогда, сейчас я и пальцем ради тебя не пошевелю.

— Но ради Вари и Насти ты вывернешься наизнанку.

— Не приплетай их.

— Ты сам их впутал.

— Не я! — хотелось вбить кулак в его челюсть, чтобы, наконец, дошло, но я ограничился только встряской его подлой душенки, рванул за грудки, пуговицы нафиг поотрывались с рубашки. После чего отпустил мразь и встряхнул руки, словно замарался.

Сама мысль прикасаться к Лютому была противной. Я слишком пропитался ненавистью к этому человеку, слишком долго ждал возмездия и расправы. А сейчас, когда он позволил себя бить, почему-то стало неинтересно.

— Серж, — заговорил Лютый.

Меня перекосило. И хватает же наглости называть меня, как раньше. Не Волчара, не Сергей, будто ножом по сердцу, козел!

— Лучше не делай так больше, не называй меня так, потому что пуля не успеет догнать меня, как я сломаю тебе шею, Лютик.

— Ты козырь в этой войне, — вдруг признался Леша, не обратив внимания на издевательское прозвище, ближе подошел, шею подставил, — и я готов вручить в твои руки наши жизни.

Я шокировано попятился.

— Ты свихнулся? Решил отыграться до конца? Выставить меня идиотом?

Лютый покачал головой.

— Если Чех пробрался через тебя в семью, значит, его лапы в любой момент доберутся до всех. До сына и дочки, до сестры и ее детей, до Насти. До всех, кто мне дорог. Я хочу его уничтожить навсегда.

— Моими руками? — я сверкнул зубами. — Чудненько придумали.

— Если я пойду буром, он спрячется, затаится, но все равно через время выползет, уж скользкий. Ты ведь хочешь этого не меньше меня? Навсегда отрубить этой змее голову.

— Ты не знаешь, чего я хочу, — я выставил указательный палец и качнул им из стороны в сторону.

Леша примирительно вскинул ладони.

— Ты прав. Тогда предлагай.

И я понял, что стоит объединиться с меньшим злом, чтобы победить большую опасность. Другого выхода нет.

Рассвет мы пропустили. Обед нам принесли в кабинет. Обсуждения были бурными, сотни вариантов отметались, прилетали новые, но придумать план, который вывел бы всех к нужной точке, мы смогли, когда солнце завернуло к западу.

Я стоял у окна и, выглянув во двор, подумал, что пережил несколько часов в этой компании и не чувствую себя лишним. Словно мы поспорили с друзьями на почве какой-то мелочи и уже выяснили отношения. Это было странное, новое чувство, которое я старался прогнать. Я не собираюсь привязываться и тешить себя надеждами. Эта вся наигранная ваниль не для меня.

Сделаем дело — разойдемся по разным берегам.

Захочет Варя со мной быть, отлично, нет — уйду и не оглянусь. Значит, так правильно.

Если я выйду из этой истории живым.

Ангелина зашла в кабинет и тихо позвала всех к столу. Теперь не перекус, а нормальный ужин. Все потянулись в гостиную, а я так и остался стоять у окна.

Никакой охраны или наблюдателей, словно мне доверились по-настоящему.

Я выждал несколько минут. Никто не пришел.

Подойдя к рабочему месту Берегового, я провел пальцами по лакированной поверхности и изучил фоторамки, что все это время были развернуты к сидящему здесь Лешке. Ангелина с детьми, Мила с сыном, подросший Береговой-младший на лошади, Настя на коляске, за ее спиной Звонарёв, тетя Маша с мужем… а рядом небольшой снимок, в золотой рамочке, где были мы с Лехой. Обнимались за плечи и улыбались в камеру. Этот снимок делала Мила, когда мы были еще вместе с ней. Позже она решила, что я недостаточно хорош…

Я присел на кресло, не веря своим глазам.

Это все ложь. Чувство вины, которое Лютый пытается вот так, выставляя напоказ подобные фото, загладить.

Я дернул рукой рамку и швырнул ее на пол. Хотел наступить, раздавить, как подонок Лютый раздавил нашу дружбу, но в кабинет заглянула Лина.