Бессердечный охотник - Кристен Чиккарелли

Алекс крепче прижал Руну к себе.

– Однажды Николас сказал мне, что существует единственный способ спасти брата. Он взял меня с собой на сходку, проходившую в подвале дома его друга. Людей было много. Николас выступал первым. В самом начале его речи я понял, какова цель собравшихся – свержение власти. Протесты и беспорядки продолжались к тому моменту уже несколько лет, но то, что хотели организовать эти люди, – совсем другое. Они готовили революцию – переход к миру, где не правили бы ведьмы. Их целью было общество без магии. Они говорили, что только тогда мы все сможем жить в достатке, не придется голодать, работать за жалкие копейки, существовать в ужасных условиях или того хуже – продавать себя в рабство, чтобы уберечь семью от голода. Не знаю, верили ли люди сами в то, что это возможно, но хочется надеяться, что да. Они рассказывали друг другу ужасные истории, будто специально разжигали ненависть к режиму. В них зрела ненависть и жажда мести. Это меня тогда испугало. А потом…

Алекс замолчал.

– Гидеон пришел в ярость, когда узнал, что я был на собрании их ячейки. Те, на чей счет только возникали подозрения в измене сестрам-королевам, исчезали бесследно. Их больше никто не видел и не знал, что с ними случилось. Я сказал Гидеону, что, раз его желание защитить меня так велико, у него один путь – ходить на сходки со мной. Он согласился, правда, неохотно. Спустя несколько недель брат начал меньше пить и реже драться. А еще через несколько недель вызвался возглавить вооруженное восстание и провести товарищей во главе с Николасом во дворец. Я тоже хотел пойти с ними, но он меня остановил. Для него я был младшим братом, которого надо оберегать от страшных вещей. Гидеон не видел во мне равного, которому бы доверил прикрывать спину или даже передал часть обязанностей.

Алекс погрузился на несколько секунд в воспоминания и продолжил:

– Тогда мы сильно поругались, на том и расстались. Гидеон и Николас повели часть людей во дворец, а я взял пистолет и отправился в Торнвуд-холл. Мне было известно, что Крессида редко покидала свою резиденцию. Решил, что должен сделать это ради брата. Только так я мог единственный раз доказать ему свою преданность.

Алекс замолчал. Могло показаться, что это все, о чем он хотел рассказать. Он по-прежнему обнимал Руну, прижимаясь всем телом. Удары сердца отдавались под ее лопаткой.

Через несколько минут Руна все же решилась задать вопрос:

– Тебе не тяжело жить в этом доме после всего случившегося?

– А почему, по-твоему, я его продаю? Торнвуд достался Гидеону после падения режима ведьм, но он не желал даже заходить сюда, поэтому отдал мне. Он ведь даже ни разу не приехал меня навестить. – Алекс вздохнул, и прядь волос Руны шевельнулась. – Я прожил здесь два года. Пытался помочь брату стать прежним – тем человеком, с которым был близок, которого любил. Но… он остался в прошлом, Руна. И не вернется никогда.

Через несколько секунд она ощутила, как тело Алекса сотрясается. На шею упали горячие слезы. Руна повернулась, но в комнате было слишком темно, чтобы что-то разглядеть.

Внутри нее что-то сломалось, когда она поняла, что Алекс плачет. Руна положила ладони ему на шею и привлекла к себе.

Может, от ее прикосновений, но Алекс зарыдал сильнее.

Руна не шевелилась, решив дать ему выплакать всю боль, а потом заснуть. Через время гроза стихла, дождь прекратился, и на небе из-за туч появилась полная луна. На землю полился серебристый свет.

Руна смотрела на спящего друга, и в душе появилось искушение остаться – только ради него.

Но она не могла. Не в этом доме.

Убедившись, что Алекс крепко спит и его ничто не разбудит, она осторожно высвободила руки.

Когда непогода отступила окончательно, Руна быстро оделась, попросила прислугу принести ей плащ и седлать лошадь.

До восхода солнца она уже выехала в сторону Уинтерси.

Глава 42

Гидеон

– Мы вернем комендантский час, – заключил Николас Крид, поднимаясь из-за стола. – Организуйте на улицах больше постов стражей Кровавой гвардии. Возобновляйте рейды, останавливайте всех подозрительных, даже без видимых причин. Люди должны понять всю серьезность положения. Если они достаточно напуганы, они подчинятся.

Гидеон, только что закончивший докладывать о знаке Крессиды, поднял глаза на Доброго командира:

– Раньше я бы с вами согласился, товарищ командир.

Тот приподнял бровь:

– А сейчас не согласишься?

– Во время Красного Мира комендантский час и рейды претили народу. Эти меры могут настроить граждан против новой власти. Люди недовольны, что их ущемляют в правах.

Николас вышел из-за стола, и Гидеону бросилось в глаза, как заметно он постарел в последнее время. Всего два года назад на щеках Николаса не было глубоких морщин, а седина виднелась лишь местами.

– Пройдемся? – предложил он. – У меня через несколько минут заседание трибунала.

Гидеон кивнул, поднялся и пошел следом за командиром. Внезапно вспомнились события двухлетней давности и человек, который оставался с ним в боксерском клубе после закрытия почти до рассвета и не позволял пропускать занятия. Человек, который поверил в него, когда это было трудно сделать даже самому Гидеону.

Крессида к тому времени уже окончательно сломила его. Казалось, внутри образовалась пустота, и уж точно не было ничего хорошего, на что можно опереться. Складывалось ощущение, что он стоит на дне колодца и шансы выбраться равны нулю. Николас снова и снова пытался спустить ему веревку, но всякий раз она оказывалась короче, чем нужно.

Однажды, когда за спиной был особенно плохой день, Гидеон рухнул на ринге и отказался вставать, Николас присел с ним рядом.

«Знай, я не отступлюсь, не сдамся. – Его глаза сверкнули, когда он окинул Гидеона взглядом. – Я не уйду. Я пробуду здесь столько, сколько потребуется. Ты меня слышишь?»

«Зачем?» – спросил Гидеон.

Он чужой Николасу Криду – зачем тому нянчиться с сыном умерших портных?

«Вставай и узнаешь», – прозвучало в ответ.

Гидеон не верил, что его можно спасти. Казалось, он безвозвратно далеко зашел. Но в моменты, когда видел перед собой Николаса, задавался вопросом: «Можно ли ему поверить? Тому, что Николас разглядел нечто значимое там, от чего отворачивались другие?»

Получится ли заглушить голос в голове, который постоянно твердил, что он никчемный и отвратительный, что такие, как он, должны умереть, и прислушаться к Николасу, утверждавшему обратное?

Гидеон рискнул и сделал это.

Использовал веру