Австро-Венгерская империя - Ярослав Шимов

Характерной особенностью программы венгерских националистов было стремление к созданию национального государства не только там, где мадьяры составляли большинство населения, но и во всех землях короны св. Стефана. Тем самым венгры, сами боровшиеся против «чужеземного» габсбургского господства, отказывали остальным народам Венгерского королевства — румынам, словакам, хорватам, русинам, трансильванским немцам и др. — в праве на самостоятельное развитие. «Великая Венгрия» была мечтой Кошута и его приверженцев, и именно они стояли у истоков политики мадьяризации, которая впоследствии сослужила недобрую службу и Венгрии, и габсбургской монархии в целом. Компромисс 1867 года, преобразовавший Австрийскую империю в Австро-Венгрию, как мы увидим, не смог разрешить эту проблему. Да и как можно было рассчитывать на создание национальной Венгрии с мадьярским этносом в качестве доминирующего, когда уже в 1842 г., по данным венгерского статистика Э.Феньеша, из 13 млн. жителей Венгерского королевства мадьяры составляли лишь 4,8 млн., т. е. 38%? При этом румын насчитывалось 2,2 млн. (17%), словаков — 1,7 млн. (13%), немцев — 1,3 млн. (10%), сербов — 1,2 млн. (9%), хорватов — 900 тыс. (7%) и т. д. (KontlerL. Dejiny Mad 'arska. Praha, 2001. S. 220).

Могла ли Вена предотвратить революцию в Венгрии? Учитывая близкое к коллапсу состояние системы государственого управления в дореволюционной («предмартовской», От немецкого Vormaerz) Австрии, косность и чрезмерный консерватизм главных сановников империи и «отсутствие власти на троне», о котором говорил Меттерних, трудно было ожидать от центрального правительства политической виртуозности, которая требовалась для решения столь серьезной Проблемы. Более того, власти вели себя в Венгрии как слон в Посудной лавке, многими своими действиями (например, Престом и непродолжительным заключением Кошута) лишь Подливая масла в огонь. К началу 1848 г. обстановка в Венгрии была настолько взрывоопасной, что хватило одной искры для того, чтобы пламя революции поднялось до небес.

Итальянцы. Превращение Австрии после 1815 г. в державу, доминирующую на Апеннинском полуострове, отнюдь не примирило итальянский народ с Габсбургами. Национальное самосознание итальянцев к тому времени находилось на той стадии развития, когда стремление к созданию национального государства становится ярко выраженным. В манифесте «Молодой Европы» — содружества революционных организаций, объединявших радикально настроенную молодежь разных стран (наиболее известной и активной из этих групп была «Молодая Италия»), — говорилось: «У каждого народа есть собственное предназначение, которое объединится с миссией всего человечества. Эта миссия и определяет национальность человека. Национальность — это святое».

Носителям подобных взглядов власть Габсбургов над Ломбардией и Венецией, Тосканой и Моденой и австрийское влияние в остальной Италии не могли не казаться чужеземным игом. При этом положительные стороны габсбургского правления — например, относительная упорядоченность бюрократической системы и невиданная для тогдашней Италии честность чиновников — не принимались во внимание: главным было то, что эти чиновники, как и их государь, в большинстве своем говорили по-немецки и были чужаками на итальянской земле. Примирению между властью и народом не способствовало и постоянное присутствие в Ломбардо-Венецианском королевстве крупного австрийского воинского контингента, чей командующий, старый фельдмаршал Радецкий, де-факто располагал большей властью, чем вице-король.

В Италии враждебны Габсбургам оказались практически все слои населения. Дворянство было озлоблено деятельностью императорских геральдических комиссий, которые после 1818 г. «понизили» многих представителей итальянской знати, не признав их титулы: князья стали графами, графы — баронами и т. Д-В свою очередь, богатым землевладельцам незнатного происхождения стало куда сложнее приобрести дворянское достоинство. Отпрыскам дворянских и буржуазных семей Италии оказалось трудно сделать карьеру при Габсбургах, т.к. языком государственного аппарата был немецкий, которым владели немногие итальянцы. Городская интеллигенция была настроена либерально, революционно и националистически. Наконец, крестьяне, находившиеся под сильным влиянием церкви и папской курии, настороженно относились к австрийским властям, отношения которых с Римом со времен Иосифа II оставались непростыми. Еще более осложнилась ситуация после избрания папой Пия IX (1846), который в первые годы своего понтификата заигрывал с либералами и рассматривался многими из них как возможный лидер движения за объединение Италии.

Недовольство итальянцев правлением Габсбургов усугублялось непреклонностью самих властей, придерживавшихся по отношению к Италии еще более жесткой линии, чем к Венгрии. Один из немногих миланских дворян, лояльных императору, как-то сказал Меттерниху, что «если бы итальянцам были предоставлены хоть какие-то преимущества, их довольно легко удалось бы привлечь к сотрудничеству с правящими кругами». Но голоса здравомыслящих людей не были услышаны: в Вене предпочитали опираться главным образом на военную силу, которой итальянцам до поры до времени было нечего, противопоставить.

В Италии Габсбурги оказались в историческом тупике. Чтобы примириться с итальянцами, им нужно было проводить политику, противоположную той, которая осуществлялась в эпоху Меттерниха, а именно — «оседлать» неизбежный процесс национально-государственного объединения Италии, встав во главе него (как это позднее сделал правивший в Сардинии савойский дом). При этом в Италии вряд ли могла быть реализована даже дуалистическая модель, схожая с венгерской. Вероятно, единственным способом сохранения власти Габсбургов на Апеннинах могло стать создание независимого Итальянского королевства в личной унии с Австрией Или же с австрийским эрцгерцогом в качестве короля. Однако подобный проект не только противоречил консервативному Духу габсбургской политики, но и мог в случае его осуществления вызвать серьезные проблемы у венских властей, поскольку другие провинции империи, в первую очередь Венгрия, наверняка потребовали бы аналогичных мер. Выхода не оставалось: рано или поздно Габсбургам было суждено потерять Италию.

Чехи. Еще при Марии Терезии чешские владения Габсбургов лишились остатков административной самостоятельности: управление ими перешло в ведение венского правительства. Политическая и этнокультурная ситуация на протяжении двух столетий после роковой битвы на Белой Горе (1620; см. раздел I, главу «Тридцатилетняя война») оставалась неблагоприятной для коренного населения. В городах господствовали немецкая культура и язык; богемская и моравская аристократия, лояльная Габсбургам, в большинстве своем не имела чешских корней и была носительницей регионального, а не национального патриотизма; gentry в Чехии, в отличие от Венгрии, практически сошла на нет еще в XVII — начале XVIII вв.; чешский народ оставался лишен сколько-нибудь развитого национального самосознания.

Положение изменилось в первой половине XIX в., когда вследствие ускоренного экономического развития чешских земель местная социальная структура начала меняться. Возросла доля чехов в городском населении, появилась чешская интеллигенция, вставшая во главе движения за национальное возрождение. В предмартовский период число этих людей, правда, было настолько невелико, что один из них, уже упоминавшийся Ф. Палацкий, как-то заметил, что если бы в комнате, где собрались поборники чешской культуры, вдруг обрушился потолок, с национальным возрождением было бы покончено. Серьезных трений между чехами и немцами в Богемии и Моравии в эпоху Меттерниха практически не возникало; столкновения между ними начнутся позднее, при Франце Иосифе, когда политические и экономические силы сторон станут примерно равными.