Пока смерть не разлучит нас - Кэролайн Грэм

«Обслужили!» Барнаби, не терпевший штампов, негодующе цыкнул. Можно подумать, будто эту чертову машину отпарили, прошлись по ней жесткой щеткой и заново простегали обивку. «Обслужили», это надо же! Может, еще во время всех этих лакейских процедур у «ауди» угодливо осведомлялись, хорошо ли она провела свой отпуск?

Над деревней стояло марево. Из-за яркого солнца на белый крашеный поребрик было больно смотреть. На живых изгородях толстым слоем лежала пыль. Трава вдоль дороги превратилась в солому, которая шуршала и даже скрипела.

В саду «Аркадии» Кабби Доулиш взял старое цинковое ведро с длинной деревянной ручкой, погрузил его до самого дна в древнюю бочку, а потом полил мягкой дождевой водой свою сортовую малину.

Занятым этим, он размышлял над новой информацией Элфриды. Он был рад, что она доверила ее местному копу, а не старшему инспектору, который к ним заходил. Нельзя не признать, что как человек этот Барнаби довольно симпатичный, но, находясь на самой верхушке древа власти, он наверняка чрезвычайно загружен работой. Кабби была невыносима сама мысль о том, что к словам Элфриды отнесутся без должного внимания. Или, еще хуже, поручат дело сопляку, который понятия не имеет, какого уважительного обращения она заслуживает. Который может, господи упаси, позабавиться за ее счет.

Что касается сути осенившего Элфриду открытия, Кабби не мог похвастать, что оценил его значимость. В глубине души он подозревал, что смысла в ее истории просто нет, хотя не признался бы в этом Элфриде ни за что на свете. А она уже с жадным нетерпением ожидала реакции старшего инспектора. За живой изгородью Доулиш увидел Колина Перро и подумал, не стоит ли окликнуть его, чтобы проконтролировать ситуацию. Однако, прежде чем он пришел к какому-то решению, полицейский исчез в гараже.

По пути в Фосетт-Грин констебль Перро завернул домой за фотоаппаратом. Он был исполнен решимости не просто добыть информацию, о которой его просили, но и представить зафиксированные на пленке доказательства. С этой целью он сфотографировал и сам сенсорный переключатель, и то, что находилось возле него.

Затем Перро вкратце описал свои действия на бумаге. Получилась целая новелла. Колин критически перечитал написанное. После промаха с отпечатками он старался проявлять максимум исполнительности, точности и смекалки. Констебль ни на минуту не забывал о намеке Барнаби, грозившем ему переводом на другое место службы.

Убедившись, что в рапорте нечего исправлять, он запер гараж и укатил прочь, довольный тем, что избежал встречи с обитателями «Аркадии». Правда, рано или поздно кто-нибудь из них двоих непременно поинтересуется реакцией инспектора на «новейший, первостепеннейший ключ ко всему кроссворду», как назвала свое известие миссис Молфри. И тогда ему несдобровать.

К счастью, крайне маловероятно, чтобы миссис Молфри в ближайшее время где-то столкнулась со старшим инспектором. Слабо представляя, как функционируют высшие эшелоны власти, Перро знал все-таки, что офицер, возглавляющий расследование, почти все свое время проводит там, куда стекается вся информация.

Считаные минуты спустя после отбытия констебля в переулок Святого Чеда свернул «ровер» Барнаби и остановился у коттеджа Сары Лоусон. На сей раз на иссохшем пятачке пропитанной машинным маслом земли был припаркован старенький красно-белый «ситроен». Тонкие губы Троя искривила усмешка:

— В игрушечном магазине — вот где их подцепляют. Одной левой, надо думать.

Изнемогая от зноя и отирая платком мокрый лоб, Барнаби выбрался наружу.

— Детские машинки, — гнул свою линию сержант. — К тому же иностранные. Если бы большинство британцев покупали отечественные, мы бы сейчас не сидели в луже.

— Похоже, ты уже успел избавиться от своего «ниссана», а, Гевин?

«Все-то ты знаешь, ехидный старый пройдоха». И Трой велел себе впредь быть осторожнее. Того и гляди от босса, вконец измученного жарой, огребешь так, что мало не покажется. Он и сам недалеко ушел от этого, как его там… Джона Сильвера.

Тучи крошечных мотыльков клочками палевого шелка кружили над купами желтофиоли и маттиолы, к вечеру набирающей аромат. Стоя в тени лавра, видимо давшего имя коттеджу, Барнаби любовался ими.

Трой постучал в переднюю дверь. Никто ему не ответил.

— Она должна быть дома, если эта собранная из конструктора штуковина тут стоит.

— Не обязательно.

Барнаби направился к ближайшему окну с выкрашенными в белый цвет частыми свинцовыми переплетами и заглянул внутрь.

На софе, застеленной чем-то вроде яркого, пестрого покрывала, лежала женщина. Длинные волосы разметались светлым веером по подушкам, на которых покоилась ее голова. Одна ее рука бессильно свисала с дивана, другая лежала на груди. Барнаби невольно вспомнились иллюстрации Берн-Джонса. И еще картина Милле, изображающая Офелию в ее водяной могиле[46].

Барнаби встревожился. Она непременно должна была слышать стук Троя, если только не перебрала наркотиков или алкоголя. Старший инспектор постучал сам, на этот раз — в окно, и тоже без видимого результата. Он уже подумывал, не взломать ли дверь, и тут она села. Затем медленно, едва передвигая ноги, направилась к окну.

Ее больной вид — вот что поразило Барнаби в первую очередь. Во вторую — то, что, невзирая на это, она казалась чрезвычайно привлекательной. Сара словно бы нехотя, через силу приоткрыла окно, и он услышал музыку. Это была ария «Мое сердце открывается звуку твоего голоса» из оперы Сен-Санса «Самсон и Далила». Пели на французском. Джесси Норман? — гадал он. Или Мэрилин Хорн?

— Чего вы хотите? — спросила Сара. Дыхание у нее было нервное, голос хриплый.

Барнаби, стоя на жаре, поежился.

— Мисс Лоусон?

— Да.

— Мы из полиции. Нам бы хотелось поговорить о ваших соседях, мистере и миссис Холлингсворт.

— Почему со мной? Я их едва знала.

— Мы не выбирали именно вас, мисс Лоусон, — объяснил Трой, который тоже подошел к окну. — Мы опрашиваем всех жителей деревни подряд. Собираем информацию.

— Понятно.

— Полагаю, наши люди уже наведывались к вам пару раз, — сказал Барнаби.

— В самом деле? Вероятно, я была в постели. Болею, знаете ли. — Она замолчала и неопределенно махнула рукой в сторону передней двери.

Полицейские, справедливо приняв это за приглашение войти, направились ко входу в дом.

Оказавшись внутри, оба предъявили служебные удостоверения и стали осматриваться. Они вступили в комнату, полную солнца. Лучи его золотили пушистые скопления пыли и высвечивали затянутые паутиной углы. Это было средоточие ярких красок, способное очаровать своей непритязательной запущенностью.