Долгая дорога - Михаил Иванович Смирнов

женщина, которую нужно любить, ну, в крайнем случае уважать, а всё остальное – это шелуха. Вот так, Иван!

Сказала, опять рубанула рукой и принялась спускаться по лестнице.

– Ага, женщина… А ты попробуй-ка, найди язык, приласкай эту ехидну, – вслед сказал Иван. – Не то что руку откусит, самого сожрет и не поморщится. Хорошая женщина не станет лаяться, как Мария, а подход бы нашла к мужику. Вот, к примеру, как моя Антонина делала. А у этой же Марии все наоборот получается. Наизнанку вывернется, лишь бы носом ткнуть. Пусть дураков в зеркале ищет, которые согласятся её жалеть, а мне еще жить хочется.

Он пробормотал, прислушался к грузным шагам соседки, вздохнул и снова стал подниматься по ступеням. И пока поднимался, все чертыхался, ругая Марию и всех родственников, каких только знал.

А дома, глядя на грозу, которая не на шутку разыгралась на улице и не думала останавливаться, а наоборот, гроза перешла в ливень, казалось, что небо прохудилось, и потоки воды ринулись вниз, с каждой минутой всё сильнее и больше заливая улицу и двор. Где были низинки, появились озера, а возвышенности казались островками.

– Ох, что делается-то – страсти господни, как говаривала моя Антонина! – поморщился Иван, пытаясь рассмотреть сквозь плотные струи дорогу. – Здесь здоровому человеку утонуть недолго, а я, калека, в аптеку собрался.

Сказал и снова сморщился, схватившись за ногу. Боль тягучая, изматывающая. Такой лишь зубная боль бывает. Особенно по ночам. И тогда на стенку лезешь из-за нее, готов среди ночи бежать к врачу, чтобы его выдрать. И утром мчишься, и вздыхаешь облегченно, выходя из кабинета. А с ногой не побежишь и не выдернешь её – проклятущую. Так и будет изматывать тебя. Уже терпения не хватает. Иван все углы, все полки обшарил в поисках таблеток и мазей. Но ничего не нашел. Казалось, нога распухла и стала как тумба и не меньше. Он с каждым разом все труднее и труднее переставлял её, опираясь на клюку. Дома ходил без клюшки. Если нужно, придерживался за стенку или за мебель, а сегодня и правда, хоть головой в петлю, до такой степени разболелась нога. И к Петровне не сходишь. Уехала с мужем к внукам. А соседи на работе. Он слышал, как утром собирались, а сейчас еще день, но ему казалось, что уж ночь наступила, и тьма за окном, и боль такая тягучая, как само время, сколько ни погляди, стрелка словно на одном месте застыла, а ему еще до утра нужно протерпеть эту боль, чтобы сходить в аптеку. В такую непогодь хороший хозяин собаку на улицу не выгонит. А ему хоть плачь, а до аптеки нужно добраться. Иначе до утра не дотянет. От боли в петлю полезет. Подумал и снова застонал, растирая ногу. А потом все же решил, хоть потоп, а нужно пойти за лекарствами. И, собравшись, потихонечку направился в сторону аптеки. И не дошел. Споткнулся, когда пытался перейти поток воды на дороге, не заметил колдобину, нога скользнула, и Иван со всего размаха рухнул на дорогу.

Иван очнулся в машине «скорой помощи», которую вызвали случайные прохожие. На помощь бросились. Побоялись, что захлебнется в потоке грязной воды. Вытащили на обочину, а у него голова разбита и ступня вывернута. Повредил, когда упал. Так Иван оказался в больнице…

Врачи вправили распухшую ступню. На всякий случай сделали рентген, но, слава Богу, только вывих и ничего серьезного. Отругали, что долго не был, а за здоровьем нужно следить, если хочет прожить до ста лет. Голову перебинтовали. Небольшое сотрясение и глубокая ссадина на затылке. Ничего опасного, как сказали, но из больницы отказались выписывать. Полежи. Отдохни. И подлечись, а то стал похожим на ходячий скелет. И принялись лечить его ударными дозами, как сказал врач. Таблетки три раза в день, уколы, а еще системы прокапать, ну и всякие процедуры в физкабинете. В общем, ему показалось, что дома больше отдыхал, чем в этой самой больнице. Но пришлось подчиниться врачам.

Дни мелькали, и не замечал. Днем набегается по кабинетам, если можно так назвать ходьбу с клюкой, после обеда тихий час, за ним часы приема посетителей, и многие больные уходили на прогулку. Лишь Ивану некуда пойти. К нему никто не приходил. Он сидел в палате или уходил в столовую, где был телевизор, и смотрел все передачи подряд, лишь бы побыстрее вечернее время пролетело. На ночь выпросит сонную таблетку, как он называл, обезболивающий укол сделают, и спит до утра. А утром снова все по кругу. Умылся, завтрак, обход, процедуры и до вечера, пока спать не завалится.

Дни пролетали, а Иван рукой махал, день прошел, ну и… Все равно дома никто не ждет, а сюда тем более никто не придет. И не все ли равно, где лежать – дома на диване или в больничной палате. Здесь хоть соседи по палате, с кем можно поговорить или послушать, о чем рассказывают, а дома тоска зеленая, не с кем словом перекинуться. В часы приема в палате никого не оставалось. Здесь лежали легкие больные, как их называли, или ходячие. И они, когда были часы приема, все спускались в больничный дворик, где гуляли по аллейке или сидели с родными или знакомыми. Возвращались с пакетами и авоськами. Ивана угощали. Кто яблоко сунет, кто пирожок или парочку пряников положит, чтобы чай попил. Видели, что к нему никто не приходит, поэтому старались не то чтобы подкормить, а просто угостить. Но однажды, в один из вечеров, когда часы приема закончились и больные вернулись в палаты, Ивана окликнула медсестра, когда он направился в курилку.

– Меня зовешь, что ли? – Иван исподлобья посмотрел на молоденькую медсестру и шприцы, которые она держала в руках, а потом взглянул на часы, висевшие в коридоре, и развозмущался. – Опять на уколы? Мне же отменили. Не видела, что ли? Так загляни в журнал! Оставили только на ночь. На выписку готовлюсь. Отстань с уколами! У меня вся задница в дырках, как решето, а ты зовешь.

– Не ворчи, Воронин, – медсестра кивнула головой в сторону дверей. – К тебе посетительница пришла. В палату не пропущу, так и знай, – она воинственно взглянула на него. – Сколько можно говорить, чтобы в отделение не приходили, а она приперлась. Часы приема закончились. К тебе допуск не делали. Возьму и не пущу. Нечего грязь по больнице разносить, – потом оглянулась и снисходительно махнула рукой. – Ну ладно, Воронин. В коридоре разговаривайте. И зачем пришла, если готовят на выписку, – не понимаю…

Сказала и, мелко шагая,