Бел-горюч камень - Ариадна Борисова

Пани Ядвига как-то раз назвала злобу Гедре грыжей ее норова, и Хаим пошутил: «Несет в себе саму себя, с ума себя сводя». Не о Гедре. О «грыже».

Воспроизведенная вслух скороговорка вызывала улыбку. Ирония мужа вытягивала Марию из нарастающего ожесточения, и делалось легче.

Она давно поняла, чем Хаим отличался от всех. В нем отсутствовал страх. Именно поэтому у мужа был такой спокойно-ироничный, без сарказма и яда, взгляд на жизнь и мир. И на власть. Снисходительный взгляд трезвого наблюдателя чужой пирушки. Свободный от гипнотических влияний среды, Хаим оставался свободным и от внутреннего рабства.

Как могла, взбадривалась Мария на людях и прятала от дочери нетерпение сердца. Скоро девочку начнут томить неуверенность и вопросы переходного возраста. Ни к чему ей знать о маете матери. Пусть живет в нерасколотом мире. Пусть пьет молоко жизни из чистого таежного родника, оставленного ей Майис, и унаследует отцовскую незамутненность.

Мария стала намеренно уклоняться от бесед с Изочкой о Литве. Боролась с собой.

В несчастливый день одну из товарок, с которыми Мария обычно возвращалась с работы, зачем-то задержали в проходной. Пережидая заминку, попутчицы столпились на крыльце конторы. Сбоку слои тумана прореживал папиросный дым. Расплывчатые силуэты курящих внизу мужчин шевелились, как тени больших рыб в полынье.

– …еще себя проявит, – донесся веский голос бухгалтера Полушкина. – Поглядим, время долгое.

Кто что проявит, Мария не расслышала, но в словах померещился неприятный намек. Привыкшая быть настороже, она почувствовала смутное беспокойство, и тут незнакомый мужчина, облаченный, похоже, в форменный овчинный тулуп, повернулся ближе к окну. В лучах рассеянного потемками света на плече тускло блеснула звездочка.

Отпрянув, Мария прислонилась к стене. Студеный страх пополз вверх от подошв, дрожащим желе разлился в коленях…

Василий. Майор. Верный исполнитель распоряжений заведующего рыболовным участком № 7. Явился по команде Тугарина осуществить вынесенный спецпоселенке приговор. По островному закону она должна понести наказание за то, что свидетельствовала против бывшего хозяина. Задержка реабилитации из-за письма Дженкинса – лживая отговорка. Это Тугарин наглухо затормозил рассмотрение дела. Судьба-злодейка, в своем репертуаре, учла коварство короля мыса, не поленилась выковать в цепи злоключений Марии петлю нового рокового звена.

Мария недооценила подпольную власть Тугарина, его мстительность, криминальные способности и знакомства. Недаром говорят, что хозяевам жизни и в тюрьме вольготно. Холуи продолжают выполнять их приказы, их преступному разуму тайно подчиняются начальники, их дьявольскими замыслами опутана земля… Все время отсидки Змей посредством личных секретных служб искушал Марию грезами и химерами, несбыточными посулами, – наигрался и послал милиционера убить ее. Дерзкая женщина осмелилась выступить против самого Змея, а такое не прощается.

Пытаясь превозмочь панику, Мария встряхнулась. Ноги повиновались неохотно, но все же стронулись, понесли, и простеганный ватниками круг раздвинулся. Она бросилась вниз по ступеням.

– Куда ты?

Беглянка не ответила, не обернулась. С единственной мыслью – спастись, спущенная тетивой древнего инстинкта, мчалась она прочь от конторы.

Сердце всполошенным комком трепыхалось у горла. Тяжко дыша мокрым воздухом замотанной до глаз шали, Мария неслась домой наугад. Открытая между шалью и шапкой полоска лица взялась цепкими зарослями инея. Объятое туманом пространство, медленно расступаясь сквозь наросты куржака, притворялось необитаемым, но скрип страшных шагов безотвязным эхом звучал в висках. Рассудком владел ужас погони. За Марией, бегущей стремглав, неспешно шагал огромный и мглистый майор Василий… он же Змей… Призрак Змея.

Голосом бухгалтера Полушкина преследователь глумливо повторял за спиной: «Время долгое… Время до-о-олгое…» Кто подсказал ему, что Мария торопит дни и обрывает листки календаря задолго до окончания суток? Убийца сократил ее ссылку, отмерив остатки времени расстоянием вытянутой руки… Если бы чья-то рука коснулась в это мгновенье плеча Марии, она бы, наверное, умерла на месте от разрыва сердца.

– Эй! – окликнул за периферией сознания человек у магазина. – Эй, остановитесь, легкие поморозите!

Человек, вне сомнения, был подослан, чтобы она оглянулась.

Мария побежала быстрее, и шаги позади участились. Призрак шел, неумолимый, как смерть. Затылок жгло стужей адского взора. Казалось, стоит оглянуться, и все пройдет – странные судороги в темнеющей голове, страх, холод, чертов морок… Она вдруг догадалась, что находится во власти одного из своих наваждений-снов. Дремлет на бегу с открытыми глазами. Просто мозг не выдержал и болезненно отреагировал на туман и переутомление. Она не сошла с ума, она спит. Но в любом случае лучше не оглядываться.

Впереди слабо забрезжили желтоватые квадраты – сами по себе автономные окна, повисшие в непроницаемой пустоте зимы. Окна парили в воздухе, отвергая закон земного притяжения. Обман, опять обман… Зима только снаружи оставила окна свободными, внутри же сковала льдом. А свобода – это когда ничто не сковывает, не душит и не подавляет. Когда внутри и снаружи легко и чисто… Без равновесия окнам не уйти, и ног у них нет. Вот у Змея ноги длинные. Целые бревна. Позорные столбы… Кааки… Стоят рядом с окнами и поскрипывают – тихо, вкрадчиво. Не уходят.

Ноги Марии тоже никуда не шли. И не стояли. Призрак подсек их под коленки, поэтому окна взлетели в небо. Она лежала на утоптанном до каменной твердости насте тропы в двух шагах от двора общежития, как муха, вмерзшая в молоко. Полы одетого поверх пальто ватника расстегнулись и раскинулись по сторонам серыми крыльями. Тело не ощущалось почти до пояса. Руки пока еще слушались.

С неизвестной по счету попытки локти сумели чуть-чуть приподнять одеревенелую спину, и лицо по инерции запрокинулось. Отвлекшись на усилия, Мария забыла о спутнике, а едва вглянула вверх, он тотчас склонился над ней. Так долго не оглядывалась, чувствовала – нельзя смотреть в пустоту, где нет ничего, кроме безумия. Знала.

…Это был не Змей. Провалами колодезных глаз уставился на Марию Железнодорожник, призрак из прошлого.

Коготь беспредельного ужаса зацепил и вздернул кровоточащую в сердце рану. Обломки эфемерных надежд, вера, мысли, воспоминания устремились в зимнюю пропасть. Пещерным факелом, бело-пятнистым огнем горело над Марией изрытое оспинами лицо. Меняя очертания, оно безостановочно колыхалось и кривилось в гримасах зловещих ухмылок. Сквозь дыры просвечивали полусвободные окна. Из пальцев разлапистых рук струились дымчатые ручьи.

Мария помнила эти нечеловеческой силы руки. Помнила их всегда. На товарной станции в Каунасе они отобрали у нее сына.

…Не демонов ли призвал «жених», поклявшись отомстить отвергнувшей его девушке? Спустя некоторое время ему удалось это сделать. В тот июньский день, шестнадцать лет назад, Мария потеряла сознание от внезапности нападения Железнодорожника и всепоглощающего, смертного страха, хотя вокруг были толпы людей. Красноармейцы зашвырнули бесчувственную женщину в вагон, ребенка спасла мать Хаима… по его словам.