Цветок цикория. Книга 1. Облачный бык - Оксана Демченко

Я встала в рост и задышала без икоты и дрожи, исполняя замысел. Ощутила даже гордость: я умная и смелая! Снова осматриваю комнату, уже отстранённо, как брошенную. Мое слабое зрение после Юлиного отменного – раздражает. Что-то белеет на столе. Подхожу, вглядываюсь… и мерзну, аж спину сводит. Лихорадочно хватаю плетеную сумку с цветочками, смахиваю в нее со стола – все, не разбирая. Отворачиваюсь от прежней жизни, не надеясь что-то сберечь. Прощупываю дверь: Юлия не починила её. Зато как захламила комнату! И запах духов… Аж перебивает бензин. Заклиниваю спички в знакомой щели, головками к косяку. Прикрываю дверь медленно, очень осторожно. Если ее распахнут резко, спички чиркнут и загорятся. Или не загорятся… Не важно.

Крадусь по коридору. Прижимаю старые башмаки к груди. Пахнут преотвратно, это даже отвлекает от страха: Юлия вообще не умеет ухаживать за обувью? Двигаюсь увереннее. Вот и общая для всех жильцов кладовка. Дверь не скрипнула, удачно. Миную на ощупь сундуки, метлы. Спотыкаюсь об валенки, паникую, пытаясь обшарить ворох драных ватников. Наконец, ощущаю под пальцами дощатую дверь. Нажимаю… и она поддается! Главный страх позади: дверь не забита, не завалена хламом наглухо.

За дверью – крохотный сарай, в нем всё родное. Тяпки, мешки с перегноем, горшки с высохшей рассадой. Ставлю башмаки, сую в них ноги. В скользких чулках как-то… просторно. Тяну с вешалки старый плащ – я использовала его, работая на клумбах. Хоть так, а прикрою яркое платье Юлии.

Сарай втиснут между нашим домом и соседним, дверь смотрит в чужой двор. Сейчас это удобно. А прежде я огорчалась, таская в обход тяжелые мешки, горшки…

Выглядываю на улицу. Ни души. Первая половина дня: с этой стороны улицы густая тень держится до полудня, и это – кстати. Деревья с полным сочным листом, свежий ветерок. Весна? Тепло. Начало лета?

Отталкиваюсь от дверного косяка и протираюсь вдоль стены, стараясь не спотыкаться в просторных, вертких башмаках. Я не Яркут, притворяться кем-то другим не способна. Не Вася – по стенам не прыгаю, на крыши одним махом не взлетаю, в драке безобиднее комара. Страшно. Очень страшно! Но я иду и дышу ровно. Не ускоряю шаги! Сворачиваю за угол, иду быстрее, считаю шаги, чтобы не побежать. Кусаю губы, чтобы не закричать. Надо хладнокровно выбрать: куда направиться, как уцелеть?

Годный адрес глубоко входит в сознание, словно он – топор. Хряп! И прочие варианты пропали, отрубленные. Там меня знают. Туда постороннему войти непросто…

Полчаса страха – и я взлетела на мраморное крыльцо «Коды», рванула дверь, скользнула в тень роскошного холла.

Сердце лупит в ребра паровым молотом. Дышу через рот, потею и не могу пошевелиться. Силы кончились…

– Вы к господину Курту, барышня?

Щурюсь, глядя на человека вдали, не узнаю его, но киваю на всякий случай. Главное – не выгнал сразу. На улице – до смерти жутко.

– Прошу вас.

Молча смотрю на вежливого служителя «Коды» и жду, пока он сообразит, как окончательно меня заклинило. Вот: подошел, взял под руку и повел.

– Спасибо, – горло сухое, хрипит. – Простите.

– Я подам чай, – с сомнением предлагает служащий.

– Только не чай, опять горькое… Простите. Сама не понимаю, что говорю.

– Сделаю травяной взвар со сладким имбирным ликером, – обещает провожатый и распахивает дверь. – Господин Курт, к вам барышня Юлия.

Усердный он: довел до кресла, бережно усадил. Я бы сама не справилась, наверное. Все странно. Это мое тело! Отчего так трудно приживаться в нем? И откуда у него столько чужих привычек? Тело держит спину ровно, но не как прежде. У тела иная походка и упрямая привычка складывать руки красиво. Оно норовит гордо вскидывать голову. А еще оно полно чужим страхом и чужой болью. Юлия непросто прожила год. Почему, еще не знаю, но уже ощущаю всей кожей!

Опираюсь локтями на стол. Гляжу на человека напротив. Лица у него нет, сплошное бледное пятно. Глаза светлые и волосы тоже, вот и все, что я вижу. А хотелось бы – мимику, взгляд… Как я жила с этим зрением так долго – и не завела очков? Юлия тоже не расстаралась, но ее мотивы понятны. Очки бы портили лицо и оставляли след на переносице. Дурища… обе мы – дурищи. Щурюсь. Странное дело, зрение улучшается. Или за год оно стало иным? Занятная мысль: если я излечила тело Юлии, то и она улучшила что-то в моем теле? Например, зрение. Позже обдумаю. Пока – смотрю на собеседника. Я не встречала этого Курта, но его взгляд… сплошное усталое терпение. Он уже общался с Юлией, причем без симпатии. Осторожно улыбается. Лицо жесткое, наверняка этому человеку привычнее допрашивать, чем успокаивать. Вот еще мысль, новенькая: кто таков Курт, если ему дозволено явиться в «Коду» с собакой? Крупный черный кобель расположился на диване, на постеленном для него покрывале. Словно почетный гость. Так и есть: на полу – миска с водой, блюдо с разложенными отдельно горками сахарных костей и мясной мякоти. Пес заметил меня еще в дверях, теперь шевельнул хвостом и отвернулся, не облаяв.

– Вам дурно, Юлия? Выпейте воды, – голос у Курта приятный, манера речи неожиданная для жесткого человека, каким он показался сразу. Принимаю воду, а он продолжает: – Должен предупредить, я жду Яркута. Это не обеспокоит вас?

Качаю головой, судорожно соображаю: что натворила Юлия, какую историю тянут за собой слова Курта? Память молчит. Хотя по идее это моя память. Точнее, память нашего с Юлией тела. Резко наплывает тошнота. Знобит, двоение в глазах все мучительнее. Пожалуй, это Юлия очнулась в своем теле. Я «донор», и до сих пор мы – я и Юлия – эдакие олени, сцепленные рогами. Точно такие – вон они, на гобелене во всю дальнюю стену… Тупо гляжу, не могу отвлечься: и оттенки, и сюжет подходят к настроению. Закрываю глаза. Оборачиваюсь к Курту. Мотаю головой, мысленно сбрасывая связи с Юлией. Сработало? Кажется, да.

– Курт, оговорим заранее. Я не сумасшедшая. Представьте, что час назад я потеряла память. Все сложнее, объяснять долго. Вдобавок я пока не поняла, станете ли вы слушать. Хотя ваша собака узнала меня.

– Хват Кириллович знает всех, с кем его знакомили, – охотно согласился Курт. Чуть помолчал… – Потеря памяти? Юлия, вы умеете перевернуть страницу. Что ж, давайте так. Значит, вы забыли, что я отвечаю за безопасность дома Ин Тарри, что зовут меня Кирилл Юров, но чаще кличут Куртом. Я сам выбрал прозвище и ранее говорил вам это.

– Зовите меня Юна. Мы хорошо знакомы?

– Общались дважды. Вы были несколько резки. Велели звать вас Юлией.

– Ин Тарри… смутно знаю имя. Курт, вряд ли вы враг, так я чую. В общем, я расскажу, решилась. Час назад я очнулась в своей комнате. Там были посторонние, они принесли бензин и обсуждали мою скорую смерть. – Я выхлебала остатки воды, отчаянно глянула на слушателя, схватила сумку и перевернула. Посыпались бумаги. – Курт, я не сумасшедшая, честно! Вот что было на столе. Предсмертная записка. Почерк не мой, но похож. Это… страшно. И грузный злодей, он был ужасающий. Леденящий и весь, целиком, в глухой тени.

Дверь скрипнула, я подскочила, выброшенная страхом из кресла! Увидела Яркута и сползла мешком обратно на стул. Яркут напрягся, каменея лицом… Мое тело исправило осанку, рука Юлии поправила прическу Юлии, сделанную из моих волос на моей голове. Этим жестом – чужим! – и сопровождающими его эмоциями взломало преграду в памяти: сразу и в крошево! Я ослепла. По кусочкам, раня душу об острые кромки обстоятельств, я сгребла из прошлого осколки чужого дня… то есть вечера. Не моего, а Юлии. Давнего.