Коммуна, или Студенческий роман - Татьяна Соломатина

Эту дурацкую курточку она приметила в магазине на Ленина.

Шик-блеск, красота! Тонкая телячья кожа, обрамлённая розовым кроликом. Мечта! И размер. Она даже решилась примерить. Продавщица была неожиданно ласкова: «Ах, как вам, девушка, к лицу!» А то! Поля и правда стала цвета того самого розового зайца, разогревшись от смелости. Тон в тон. Ну кому нужна розовая кожаная куртка за… страшно сказать сколько, потому что если считать в стипендиях, то в столбик – страницы не хватит. И чего это она столько стоит, если в моде, как всегда, кожа чёрная и коричневая? Вот только ещё у Оксаны – той самой, что дочь главврача больницы водников, – есть зелёная. Полине и коричневые с чёрными не по карману, хотя они есть у многих, так нет! Розовую подавай. Желание было таким острым, таким невыносимым, что Поля была готова ради его осуществления на всё. Например, на звонок старшему брату… Поинтересовавшись, на что ей такая сумма – если для спасения жизни и здоровья, то…

– Нет! – выдавила Полина. – Я жива и здорова. Я просто присмотрела тут одну курточку…

Брат, только что прикупивший машину, заявил, что Рокфеллеру он даже отдалённо не родственник, отчитал юную балбеску и был, несомненно, прав. Автор целиком и полностью поддерживает таковую разумную позицию, потому что яснее ясного, что розовая курточка – предмет далеко не первой необходимости. Потому что лучше, например, купить диван. Сделать в комнате ремонт или прикупить запас тушёнки на случай ядерной войны! Но кого в восемнадцать лет интересуют разумные доводы!

Как-то раз, проезжая на неприлично яркой машине Глеба мимо этого самого магазина, в витрине которого висел на манекене вопиющего цвета кожаный заяц, Полина эдаким безразличным тоном бросила, мол, ах, какая курточка! Но то ли с безразличностью перегнула, то ли яркая машина ехала слишком быстро, но Глеб только и успел что:

– А? Где? Что?

– Да ничего! – моментально насупилась Поля. – Уже проехали.

А потом он целый вечер не понимал, почему она так сердита. В принципе, он бы с удовольствием купил Полине эту курточку, но просить мужчину о тряпке?! Увольте! Просить мужчину хоть о чём-то, кроме «полку прибить»? Да и то, если вспомнить папу, как он прибивал полки, то… Обещанного три года ждут. Или все пятнадцать. Да! Пятнадцать! Именно столько лет папа создавал стеллаж для огромного количества книг, большая часть которых покоилась на антресолях. И для того чтобы почитать того же, например, Хемингуэя, надо было дождаться папу с работы, потому что самой трогать лестницу нельзя, разобрать всю антресоль, обнаружить в дальнем конце трёхтомник Папы Хэма. А затем – всё обратно. Да под мамины песнопения. Иной раз подумаешь – лучше уж телефонный справочник перечитывать – он хоть под рукой всегда.

Встать в очередь на полки (как и на всё от кило и выше в этой стране – для тех, кто не помнит) папе не позволяла поза. Им, видите ли, нужны специальные полки – от пола до потолка. А не какое-то там «говно фанерное!».

В период актуальности Хемингуэя и Фолкнера чертёж стеллажа был уже готов. Лет десять как готов. Видимо, вылёживался и зрел. Плод чего-то такого сильно инженерного, не поддающегося женскому обывательскому сознанию. Затем ещё лет пять папа стеллаж «варил». Вернее, не папа, а сварщик. Из каких-то металлических трубок, раздобытых Полиным уже работающим тогда старшим братом. И вот, наконец, настала та торжественная неделя, в течение которой папа заполнял книгами некое циклопическое сооружение. Расставил. Открыл холодильник, чтобы налить себе сто граммов – в ознаменование, так сказать, хлопнул дверцей холодильника, и… вся конструкция – от пола до потолка – рухнула, как идея светлого будущего «в сердцах миллионов». Папа со своей рюмкой прошёл аккурат сквозь пролёт и стоял, ни капли не пролив, по колено засыпанный книгами…

Так что просить о чём-то мужчин Полина была не приучена. А опыт подсказывал, что последствия просьб и требований могут быть самые аховые. И, к тому же, что подумает Глеб?! Что ей от него нужна курточка! А она ей нужна не «от него», а просто-напросто нужна. Сама по себе. Нужна, и всё тут! Мужчинам не понять.

Примус курточку одобрил. Даже хотел затащить Полину примерить, но она упёрлась, как осёл. Сказала, что уже мерила. И что теперь продавщица подумает, что она пришла её покупать, а денег таких у неё нет. И у Примуса тоже нет. Так какого чёрта позориться?

– Почему позориться? Работа у неё такая – на примерку подавать чего прикажут! И улыбаться. Какой позор? О чём ты говоришь?!

– Не пойду! Второй раз мерить и не купить – это унижение!.. Примус, а тебе она правда нравится?

– Конечно! Как это ни странно, но я легко представляю тебя в этой нелепице. И ты в ней – чертовски хороша!

Только Примус умел находить нужные слова. Вадиму даже смысла показывать не было. Тому что ватник, что норковая шуба – лишь бы не холодно.

А девчонки лишь пооблизывались с ней на витрину.

– Я бы такую не носила, – сказала Вольша, – но красиво. Тебе бы пошла!

– Ах, какая чудесная курточка!!! – завопила Селиверстова. – Если бы у меня был такой Глеб, как у тебя, я бы обязательно с него такую вытянула!

Да, Глеб был уже полуузаконен, если так можно выразиться. Однажды он угощал весь девичий «квартет» кофе, мороженым и шампанским, и Селиверстова вела себя так, как она всегда себя вела в присутствии мужчин. Глупо, конечно, со стороны Полины было «обнародовать» своего ухажёра, но женщины так тщеславны… Что в восемнадцать, что во сколько угодно.

– Слишком она какая-то… цвет какой-то не очень, но фасон – замечательный! – прокомментировала Нила.

Впрочем, было совершенно не важно, что сказали девчонки, потому что отношения с ними в последнее время немного треснули. Даже, можно сказать, надломились.

Вольша, надёжная, как Днепрогэс, – друг и опора, весь первый курс вместе, дома у которой всегда были рады. Ольга Вольша, научившая Полину делать омлет не из яиц и молока, а из яиц и сметаны, потому что нежнее… Вольша, вместе с Полиной ходившая на дискотеки. С которой даже одевались одинаково – джинсовые юбки, зелёные футболки, красные туфли… Вольша – подруга и наперсница – в один ужасный день не пустила Полину на порог.

Как говорится, ничто не предвещало. После очередного маминого приступа острой моральной нравственности Поля дошла до площади Октябрьской Революции, села на семнадцатый трамвай, доехала до улицы Пионерской, подошла к дому своей подруги и поднялась на пятый этаж:

– Привет! – сказала Полина, широко улыбнувшись подруге, и сделала движение навстречу. Двери не распахнулись привычно. Напротив.

– Привет!

– Я войду?.. – недоумённо уточнила Полина.

– Извини, я занимаюсь, – картонным тоном ответила Ольга.

– Э-э-э… – Полина даже не нашлась, что и сказать. Потому что очень часто они занимались с Ольгой как раз «дуэтом». Пока она думала, что бы всё это значило, из-за двери раздался как всегда разбитной колокольчиковый хохот Селиверстовой.