Влюблённые - Лина Вальх

смирился с ним. Он… не чувствовал ни беспокойства, ни озабоченности возможными последствиями. Слова Шарля должны были напугать, предостеречь от необдуманных поступков, но пустая констатация фактов вызвала в Уильяме только равнодушное любопытство. И с момента, как он переступил порог этого мира, пустота внутри него только усиливалась с каждой минутой, проведённой вне родного дома. Он чувствовал себя живым, но происходящее вокруг вызывало лишь скуку стареющего бога. Он чувствовал себя…

Аланом Маккензи.

Уилл поёжился, по коже пробежал мороз, и он втянул шею в плечи, ощущая, как волоски на коже встали дыбом, а на задней стороне шеи зашевелились от невидимого холодного ветра. Проскользнувшая вспышкой мысль о том, что он это Алан Маккензи, исчезла так же быстро, как и появилась, оставив после себя лишь зияющую дыру в сознании. Уильям смотрел на Шарля, но его лицо казалось ему чужим, оно плыло, и он поспешил перевести взгляд на Сашу, хмуро уставившуюся в свой блокнот. Она снова жевала кончик ручки, морщила нос и что-то неразборчиво бубнила под нос, чтобы через секунду вскинуть голову и, посмотрев на Шарля, сухо бросить:

— Я тоже присоединюсь к нему. Не думаю, что найдётся еще смельчак.

Делакруа вздохнул, подняв глаза к потолку, словно просил терпения и сил у высших существ, что следили за ними сейчас. Он отёр пальцами уголки губ и затем хлопнул ладонями по столу.

— В таком случае…

Шарль поднялся. Медленно и степенно. Белый экран за его спиной немного погас, погрузив помещение в еще больший мрак, но Шарля было все так же хорошо видно: незаметные прожектора осветили его возвышающуюся над столом фигуру. Он смотрел на всех сверху вниз, останавливался взглядом на каждом присутствующем и наконец громко произнёс, поочерёдно посмотрев на Уильяма и Сашу:

— Я, Шарль Делакруа, именем Ордена белой лилии и в священных стенах Капеллы одобряю выдвинутые Советом кандидатуры. И пусть каждое ваше решение будет идеальным.

Часть II. Прямые главы. Глава XII. Кислород

Мунихион, 2775

Ошибка… Потеря связи с сервером… Критическая температура… Повторное подключение… Ошибка… Принудительная перезагрузка…

Тусклый желтоватый свет обжигал глаза. Ноги пульсировали мешком с иголками. Лампочка рвано мигала где-то под потолком, холодные стены промозглостью оседали на коже, а жёсткий матрас асинхронно впивался в ребра своими пружинами. Кажется, она слышала мерное тиканье настенных часов, — жаль, полуслепые глаза так и не смогли найти ничего, что оставляло после себя в ушах назойливый стрёкот.

Только раскачивающегося перед кроватью мужчину с белёсыми волосами, ярко-синим планшетом и облачёнными в черные перчатки руками — единственное, что она смогла рассмотреть, не прищуриваясь.

— Привет.

Кажется, он улыбался. Да, наверняка именно так оно и было. Его голос показался немного высоким для его возраста. Слишком молодым для отжившего свое человека. Он с силой отталкивался от пола, замирал на несколько мгновений и опускал стул на все четыре ножки так, чтобы грохот падения эхом отражался от влажных стен. Нет, он точно улыбался — она видела это, видела то, как исказилось его размытое за мутной линзой близорукости лицо, как он подался вперёд и оперся локтями о лежащий на коленях планшет.

— Мне сообщили, что ты пришла в сознание, — он заигрывающе цокнул, а его белеющий склерой глаз на секунду скрылся в складках кожи: кажется, он ей подмигнул, — и я тут же поспешил проведать нашу гостью. Надеюсь, тебе здесь нравится. Не пятизвёздочный отель, но… — мягкий смешок разлился по комнате, — в целом сойдёт. Наверно. Я не слишком силен в человеческих предпочтениях. Итак, у меня будет к тебе пара вопросов. Для начала, — он перелистнул записи на планшете и, снова прищурившись, вгляделся в него, — как тебя зовут?

Как ее зовут? Что за глупые вопросы. Она точно знает, кто она, какое носит имя и сколько ей лет. Или… Она точно это помнила.

Имя. Глупое имя, вертящееся на языке, как маленькая острая юла, царапающая своей иглой его кончик. Имя, за которым, кажется, скрывалось слишком многое, чтобы забыть его. Но как бы она ни силилась, вместо себя в голове раздавался шум ушедшего на профилактику телевизора. Навязчивый, жужжащий, как шмель, он нарастал, заполняя собой каждую мысль. Неожиданно она обнаружила себя сидящей на кровати, вцепившись пальцами в волосы: ногти впились в кожу головы, но эта боль только на мгновение заставила жгучее жужжание отступить, давая путь единственному имени, которое она помнила.

— Эйлин… Маккензи.

Лицо белобрысого мужчины — или скорее юноши? — оказалось совсем рядом с её лицом, и она, подняв голову, чуть было не столкнулась с ним лбом. Он лыбился, должно быть, еще шире, чем раньше, пока Эйлин щурилась до боли в глазах, силясь рассмотреть его получше. Длинный шрам, рассёкший серебристую бровь и глаз с неожиданно черным зрачком, — не такой аккуратный и детский, как ее собственный от падения на горку деталей конструктора, но рука все равно дёрнулась и пальцы спешно огладили щеку…

…Не обнаружив на ней криво заросших краёв.

Парень еще немного поразглядывал ее лицо, а затем резко отпрянул, щёлкнул вытащенной из кармана ручкой и сделал несколько пометок на своём листке, вновь превратившись для Эйлин в бесформенное размытое пятно. Она подалась вперёд — и тут же вцепилась пальцами в холодный край кровати-кушетки, едва не повалившись на пол.

— Замечательно. Какое красивое имя. Греческое? — взгляд метнулся на Эйлин, но она смогла только рассеянно повести плечами. Незнакомец спросил что-то еще, но она не разобрала ни слова — голос накрыла волна жужжания, заставившая её зажмуриться и сильнее вцепиться в металлический каркас. — Что ж, ладно. Перейдём к следующему вопросу. Где ты родилась, Эйлин?

Ошибка подключения… Переадресация…

Метель. Обрывистый утёс. Разбивающиеся об него внизу волны. И пронзительный ветер. По… полицейский? Да, офицер лежал на снегу в окружении алых роз, скрытый ото всех длинной тенью указателя. До Инвернесса шестьдесят девять миль21. Если не сворачивать и не отвлекаться на еду. Почему… почему ей так холодно, глядя на безвольно замершего офицера, пусть чьи-то тёплые руки и согревают плечи, несильно сжимая их? Почему на ней дурацкий клетчатый плед? Она… Кажется, его зажевал барабан стиральной машинки. Она уже давно избавилась от него.

Эйлин обернулась. За спиной была только обитая заплесневелой тканью стена, от которой тянуло кладбищенской тоской и безнадёжностью, и она поспешила обхватить себя руками, нервно растирая предплечья — они все еще горели, как и плечи, от невидимых прикосновений. Эйлин хмурилась. До Инвернесса было шестьдесят девять миль, но название городка словно кто-то нарочно замалевал черным уродливым граффити. Она поёжилась: по коже