Хореограф - Татьяна Ставицкая

– Будут у меня звенеть, как коровы.

Залевский засмеялся, представив, как парень выводит свое прелестное стадо в шалях и бубенцах на прогулку, и подтолкнул его к соседней лавке.

– Смотри!

Морщинистый, словно пожеванный жизнью, ювелир колдовал над украшением. Парень застыл, заворожено следя за процессом. Мастер ловко управлялся с инструментом, горелкой, и вот на глазах у зевак металл и камень превратились в кольцо.

– Я хочу! – оглянулся мальчишка на стоящего за спиной Марина в поисках одобрения. Тот кивнул.

– How much?

Цена оказалась высока.

– Я куплю тебе, – поспешил с предложением Залевский.

– Я сам.

Парень пытался торговаться, но ювелир не уступил ни рупии. Заплатив за украшение, рожденное на его глазах, тут же надел – еще теплое, почти живое.

– На этом пальце носят обручальное кольцо, – сказал Марин.

– Значит, я женился на Индии, – засмеялся «новобрачный».

Дома до утра отмечали преображение, выпивали понемногу – просто для куража, курили, болтали о насущном, о здешнем, смеялись. Мальчишка утверждал, что они с Марином похожи на махараджей, и воображал всякие сказочные преференции, полагающиеся согласно титулу, и сопутствующие блага. Потребовал, чтоб Залевский стал его белым конем Калки, а сам он готов был изображать Вишну. Оказалось, уже успел докопаться до единственной «будущей» мессианской аватары Вишну. Оседлав Марина, он своим «сверкающим мечом» истреблял воображаемых злодеев, восстанавливая дхарму и готовя грядущее возрождение мира. Экшн был, конечно, малопристойный, не для чужих глаз, но хореографа радовало, что парень внедряется в Индию, быть может, даже подсаживается на нее, как он сам.

Новый день напомнил хореографу кое-что из забытого в круговерти событий.

– Скажи, а музыку ты уже написал к тому тексту, что показывал мне в клубе? – начал он издалека.

– Я сначала музыку и написал. А потом уже текст. А что?

– Не знаю, удобно ли будет попросить тебя спеть это. Не попросишь ли ты меня в ответ станцевать?

– Вполне, – засмеялся мальчишка. – У меня даже «минус» записан. Только он не студийный. Я дома себе аккомпанировал и записывал на телефон. Переживешь?

– Конечно.

– Но у меня одно условие.

– Какое?

– Ты будешь танцевать под нее, потому что мне надо об кого-то заводиться.

– Господи, помилуй! Да я не умею эти ваши клубные танцы! Под этот ваш кач. – Улыбка получилась вымученной, но «завести» парня ему представлялось очень соблазнительным.

– Как сумеешь! Давай! Бахни для смелости!

Он пел. Какие там танцы?! Залевский задыхался от этого ритма и текста, он не знал, что ему делать: смеяться или плакать.

– Это же… это же фрикции… Черт бы тебя подрал! Песнь пенетратора…

– Да? Я и не замечал, – смеялся вместе с ним автор-исполнитель. – Что в голове было, то и в клавишах. Хотя… это только прелюдия! Пенетрация будет позже. И глобальней! А танцевать ты действительно не умеешь. Никогда бы не подумал!

Залевский не обиделся. Над его танцами в клубах, если кому-то удавалось раскрутить, раззадорить его, не слишком трезвого, потешалась вся труппа. Они уже стали притчей во языцех.

– Поработай над инструментовкой, – сказал он парню. – Такие вещи надо продавать дорого! Иначе будет выглядеть вульгарно. Дерьмо следует скармливать серебряной ложечкой!

Ему плевать было на реакцию парня. Парень же счел возможным высказаться относительно его танцев. Однако дело было не в танцах, а в том, что «завод» не сработал. Шестеренки прокрутились вхолостую. Но мальчишка и не думал обижаться – пребывал в хорошем настроении.

– Представляешь, нам говорили, что ноты – это буквы ангелов, и чтобы бог тебя услышал, нужно петь.

– Тогда лучше траля-ля пой, а-то текст – адов! – засмеялся хореограф. – Бог краснеет.

Эта песенка… Только нет никаких девочек вокруг. Или именно от их отсутствия, от временной их недоступности так несдержан он? Впрочем, с чего Марин взял, что текст посвящен девочкам? Просто по умолчанию так воспринимается или все же есть прямые указания – хотя бы глагол в женском роде? Залевский потянулся за текстом. Зацепился за название: «Не останавливай меня». Хмыкнул. Посочувствовал извечному риторическому мальчиковому вопросу: «Что мне со всем этим делать теперь?» Можно подумать, он не знает! У Залевского были на этот счет вполне конкретные ожидания.

Никогда еще хореографу не приходилось анализировать столь специфический текст со столь странной целью. И вдруг ему показалось, что парень исполнил его, Марина, партию: он ведь тоже задавался вопросом, что ему со всем этим делать. Но так и не решил. Откуда он узнал? Он сейчас провоцировал Залевского?

На самом деле хореограф уже видел в этой композиции мужской балет, взрослый, брутальный, щетинистый, который обязательно придаст ей должной выразительности и вознесет мальчишку с его отчаянными желаниями на высоту избранной жертвы людских предрассудков, жертвы жесткого социального опыта. И тогда смешная непристойная песенка зазвучит щемяще трагично. Это будет тема жертвоприношения. Да, он даст ему мужской балет и сделает постановку пронзительной! Мужчины его балета, сильные и зрелые, защитят от ярости ханжей мальчишку, посмевшего открыться… Нет… так не бывает… Они оплачут его, оплеванного и затоптанного толпой за свои откровения. Он же рвется отдаться толпе? И мужчины оплачут его, воплотившего их собственные терзания былой юности. Да, они ничем не смогут ему помочь, потому что это будут не мужчины, а их тени, тени тех, кто прошел этот путь, но под давлением лицемерного общества и его удушающей морали отрекся от правды тела. Или не так! Именно они и казнят его. За все. За их собственный стыд, за то, что они не посмели когда-то, а он посмел. Ему вообще нужен на сцене мужской балет. Чтобы оттенял его трепетность. А-то ведь захочет шоу – наберет по бедности дешевых дрыгалок, девушек go-go… Ни техники, ни драматургии. Одни ляжки.

Или все совсем наоборот? Его вынесут на своих плечах мужчины, готовые защищать, готовые за него биться. Почему? Потому что он – Король греха! Ну конечно! Как ему сразу не пришел этот образ на ум? Он – искушение! Все пространство вокруг него насыщено греховными мыслями. Его грех сладок и весел. Его несет поток. Король капризен! Именно из каприза, играючи, назначил он Марина «отцом». Стало быть, Марин – королевская прихоть, персонаж его игры. И этот новый народившийся Король греха низложил его. Цель любой игры всегда заключается в том, чтобы атаковать короля.

– А скажи, ты в своей работе, в своих постановках всегда исходишь из музыки? Следуешь за ней? – спросил мальчишка, прервав биение творческой мысли хореографа.

Хореограф с трудом вынырнул из нарисованной его воображением картины и всматривался в лицо собеседника в поисках подтверждения своим мыслям. Поиск не дал релевантных результатов – лицо выражало лишь почтительное внимание и искреннюю заинтересованность в ответе на заданный вопрос.