Под грозовыми тучами. На Диком Западе огромного Китая - Александрa Давид-Неэль

— Такое случается только в сказках или во сне, дружок, — возразила я. — Но если бы я могла сейчас уснуть, то предпочла бы скорее оказаться в полярных широтах.

Поучительная история, на которую намекал Ионгден, входила в цикл сказаний о Джампалянге. Вот о чем в ней говорится:

Некий человек заблудился ночью в горах в непогоду и попросил Джампалянга о помощи. Вскоре он заметил вдали слабый свет и, направившись к нему, увидел хижину. У двери стоял старик. Он пригласил путника войти, усадил его у большого очага и дал ему выпить водки. Разомлев от тепла, исходившего от огня, и спиртного, гость уснул. Наутро он очнулся у ворот Шусинсы, монастыря, где находится статуя Джампалянга «с головой из теста».

Я провела немало ночей под открытым небом в любую погоду во время своих долгих странствий по Центральной Азии и пеших переходов через Тибет. Положение, в котором мы оказались, было неприятным, но в нем не было для меня ничего особенного, и в конце концов я задремала, закутавшись в мокрый плащ и спрятав голову под капюшоном.

Когда рассвело, я убедилась, что Джампалянг не перенес меня ночью к воротам Пусатина, но погода улучшилась, и я с благодарностью восприняла это.

Я тотчас же поняла, что мы не дошли до долины, где находился маленький храм, куда я хотела попасть, но теперь незачем было туда стремиться. Бежавший вниз по ущелью поток должен был указать нам путь, так как, очевидно, впадал в реку, протекавшую по главной долине, и мы больше не рисковали заблудиться. Вода немного спала, и часть затопленной накануне земли оказалась на виду. Нам пришлось долго идти, но мы добрались до Пусатина благополучно, если не считать, что были невероятно грязными и голодными.

Обитатели Утайшаня видели семь самолетов, пролетавших над долиной в два ряда на довольно большом расстоянии друг от друга. Летчики не демонстрировали каких-либо враждебных намерений.

Следующей ночью на Утайшань обрушилась сильная метель. Проснувшись, я увидела во дворе пушистый белый ковер. Все вокруг по-зимнему преобразилось. Снег шел весь день; я с тревогой думала о том, что стало с дорогами, сомневаясь, что погонщики мулов согласятся двинуться в путь в такую погоду. Через день снова засияло солнце, снег в долине быстро растаял, и только вершины гор продолжали белеть.

Два дня спустя ко мне пришел китаец, вызвавшийся раздобыть мулов. Животные и носилки, заявил он, прибудут к моему порогу на следующее утро, в шесть часов. Он попросил меня собрать вещи, чтобы не медлить с отъездом.

В тот же день в Утайшане пошла молва о том, что японцы обстреляли машину, в которой находился английский посол; он был ранен, а возможно, и убит. Люди, распространявшие слухи, не знали точно, когда это случилось, но уверяли, что это истинная правда.

— Вот что должно положить конец войне, — сказала я Ионгдену. — Англия — не одна из тех жалких трусливых стран, которые можно безнаказанно оскорблять. Ее граждане, уязвленные в своем хорошо известном самолюбии, выступят против смельчаков, посмевших бросить им вызов. Британское правительство примет против них суровые меры; оно наверняка потребует, чтобы японцы ушли из Китая. Мы скоро вернемся в Пекин, а пока будем жить в Тайюане.

Я не питала никакой личной вражды к японцам, хотя из-за них мне пришлось провести бессонную ночь в Маньчжурии[64]. Раз уж следовало отложить путешествие по Шаньси и Монголии, я хотела вернуться в Пекин, чтобы спокойно там работать.

Китаец сдержал свое слово и привел мулов и их погонщиков в условленный час. Мы по-дружески простились с ламами Пусатина, обращавшимися с нами чрезвычайно любезно и предупредительно в течение всего времени нашего пребывания в Утайшане, и не без сожаления покинули монастырь, где провели три беспокойных, но в целом удачных месяца.

Злоключения в пути. — Картины войны

Девственно-свежим и ясным утром, раньше семи часов, мы выехали из Пусатина. Крестьяне уже трудились в полях. Долина была окутана безмятежным покоем; ничто не говорило о кровавой трагедии, разворачивавшейся в то время в Китае. Селяне спокойно заканчивали убирать урожай и готовить землю для грядущих посевов. Стояла дивная погода, светило солнце, наполняя души людей и всех живых существ радостью жизни, а ведь где-то кричали от боли раненые и хрипели умирающие.

Тружениками движет инстинктивная жажда бытия, и это чувство заставляет их совершать необходимые действия, чтобы обеспечить себе пропитание. Несмотря на все ужасы войны и страдания, надо есть — это непременное условие, на котором держится жизнь. Насытившись, некоторые из тех, что встречаются нам по дороге, почувствуют сегодня вечером влечение, которое приведет к сотворению нового человека. Таким образом, прежде чем солдаты, умирающие в Шанхае или Калгане, испустят дух, им на смену явятся другие души, будущие граждане огромного Китая.

Такова жестокая ирония судьбы. Жители Азии до конца постигли эту удивительную истину. Тибетцы выразили ее в образе переплетенных фигур Матери и Отца, совершающих созидательный акт. Эти изваяния, украшенные гирляндами засушенных черепов, стоят на скульптурах живых людей, попирая их ногами. Индусы же символически изображают Шиву-Разрушителя в виде детородного органа.

Мы следовали той же дорогой, по которой прибыли в Утайшань. За время нашего пребывания в Пусатине ее расширили и собирались продолжить — между Тайюанем и Утайшанем планировалось автобусное сообщение. По этому случаю был установлен очень высокий обелиск, основанием которому служила огромная каменная черепаха. На нем была высечена традиционная цветистая похвала трудившимся здесь рабочим, а также губернатору провинции — инициатору этого начинания. К несчастью, из-за войны строительство дороги было прервано, и было завершено лишь несколько ее участков.

Приближаясь к концу долины, мы снова прошли мимо дворца-крепости Великого ламы Чанкья Ролпэ Дордже. Напротив этого средневекового замка, на другом берегу реки, небольшой монастырь, расположенный в живописном месте, в окружении скал и рощиц, словно призывал путника к покою, учебе, медитации и другим занятиям, приносящим человеку немало радостей. Увы! Китаю было тогда не до того!

Немного ниже дорога оказалась совершенно размытой проливными дождями предыдущих недель; поверхность долины была залита водой. Трое обогнавших нас всадников некоторое время шлепали по грязи, а затем вернулись на новую дорогу, которая поднималась по склону горы к перевалу. Я думала, что мы последуем за ними, но погонщики мулов решили перейти через сильно разлившуюся, но неглубокую реку, делавшую резкий изгиб, и вошли в воду. Во многих местах река извивалась среди россыпи валунов, и нам приходилось постоянно лавировать, переходя с одного берега на другой.

Почему мы сошли с новой дороги? Последовали сбивчивые разъяснения: участок, который я видела, дескать, обрывался в ближайшей деревне. Там могли находиться войска, и солдаты непременно реквизировали бы в лучшем случае часть наших мулов и нагрузили бы оставшихся у нас животных до отказа, чтобы доказать, что они в состоянии везти все наши вещи… Я не могла спорить или навязывать свою волю: мне стоило немалого труда найти способ выбраться из гор Утайшань, и я должна была радоваться, что мы движемся по направлению к Тайюаню.