Под грозовыми тучами. На Диком Западе огромного Китая - Александрa Давид-Неэль

Китайцы знали путь, который вел в Утайшань. Они без труда добрались бы до города пешком, но проблема была в другом: как провести туда караван.

Один из погонщиков решил отправиться на разведку, а другие заявили, что следует спрятаться и ждать, пока не стемнеет. Они опасались, что наш отряд выделяется на фоне бескрайнего пустынного пространства и нас могут заметить с большого расстояния.

Обследовав окрестности, китайцы обнаружили неподалеку от места, где мы остановились, длинный и глубокий овраг с одним выходом. Это было превосходное укрытие; оставалось только забраться туда и не двигаться. Животные нуждались в отдыхе. Мулы пили ночью, а ели накануне, перед отъездом; их хозяева полагали, что они смогут продержаться до того, как мы снова отыщем воду и сделаем привал… не раньше следующей ночи.

Вот что решили эти глупцы, и их невозможно было переубедить. Страх перед войной сделал их упрямыми, как ослы.

Я взяла с собой мало провизии, рассчитывая, что мы проделаем весь путь за два дня, и надеясь купить по дороге, в какой-нибудь деревне, хлеб и вареные яйца. Стало быть, нам с Ионгденом предстояло немного поголодать, а также терпеть жажду… подобно мулам, ведь воды у нас тоже не было. Что ж! В очередной раз оставалось только безропотно покориться.

С наступлением темноты мы снова двинулись в путь в обратном направлении и шли до того самого места, где заблудились. Это было не очень далеко от Утайшаня, и мы подошли к его зубчатым стенам перед рассветом. В этот час городские ворота были закрыты; погонщики остановились на краю поля, опустили портшезы на землю и повели животных на водопой к ближайшему ручью, оставив нас с ламой одних в наших примитивных носилках, этаких клетках-гробах. Мы не пили со вчерашнего полудня, то есть примерно шестнадцать часов. Я обманула и голод, и жажду, проспав большую часть времени.

Как только ворота открыли, мы вошли в городок и добрались до постоялого двора, где останавливались по дороге в Пусатин. Здесь погонщики мулов с нами распрощались, категорически отказавшись следовать дальше.

Надо было найти кого-нибудь вместо них. День прошел в хлопотах. Хозяин гостиницы старался что-то предпринять под наблюдением Ионгдена, всячески поощрявшего рвение китайца характерным для Востока образом: он то обещал ему щедрое вознаграждение, то осыпал его бранью. Раньше сюда добавились бы тумаки, но в настоящее время иностранцы воздерживаются от рукоприкладства, хотя сами китайцы прибегают к подобным доводам при общении с нижестоящими.

На сей раз никто не интересовался моим возрастом и не записывал цвет глаз. Местные власти прекрасно знали всё, что касалось моих личных данных, и показной допрос, устроенный мне несколько месяцев назад, должен был лишь продемонстрировать, как велика их сила.

Среди известий, доходивших до меня во время короткого пребывания в Утайшане, было одно довольно неожиданное сообщение. Японские самолеты якобы сбрасывали не только бомбы, но и большие камни[66].

В нескольких сотнях метров от городских стен летчики сначала сбросили бомбу, а вслед за ней гигантский камень; где-то неподалеку вниз также летели камни. Это казалось странным, но некоторые утверждали, что вместе с камнями на землю падают печатные материалы; я подумала, что, очевидно, камни служили листовкам грузом. Лама высказал мнение, что, возможно, китайцы сами сбрасывали бомбы и камни в тех местах, где они не могли причинить значительный материальный ущерб. Они делали это для того, чтобы вывести здешних обитателей из оцепенения, показать им, какой смертельной опасности они подвергаются, и за счет этого увеличить приток в армию добровольцев, а также количество добровольных пожертвований на военные нужды. Такая тактика выглядит вполне правдоподобной.

Еще я слышала, что японцы используют сейчас только «маленькие» бомбы. Один из их крупных военачальников должен был вскоре прибыть в Шанхай, и все лишь ждали его команды, чтобы начать применять «большие» бомбы. Люди, распространявшие эти слухи, по-видимому, полагали, что японцы медлят, дожидаясь приезда этой важной персоны, чтобы засвидетельствовать полководцу свое небывалое почтение. Можно было подумать, что они тактично не желали начинать главную часть представления, пока в театр не пожалует главный зритель.

В сущности, мы были тогда свидетелями «поднятия занавеса», предшествовавшего китайской трагедии.

В конце концов хозяин гостиницы отыскал погонщиков, готовых отправиться с нами до Дунъе, совершая переходы днем, но они отказывались следовать дальше. Я согласилась. Таким образом, заветная цель становилась ближе еще на один день.

На следующее утро мы вышли из города и ненадолго остановились у подножия крепостной стены, ожидая, когда нас догонят мулы с поклажей, чтобы вместе продолжать путь. И тут какой-то китаец, завидев французский флаг, развевавшийся на моем портшезе, принял его за немецкий. Напустив на себя важный вид, он заявил глазевшим на нас зевакам:

— Это немцы, они направляются к японцам в Тяньцзинь.

Услышав это, Ионгден выглянул из-под навеса носилок и сказал:

— Мы не немцы. Это французский флаг.

— Неужели вы не немец? — удивился китаец, вперив взор в лицо ламы с явно монгольскими чертами и явно не веря его словам. — Не немец?.. Гм! Это еще не факт. В таком случае кто же вы?..

Глупость этого человека рассмешила Ионгдена.

— Я — мусульманин из Ганьсу, — отвечал лама.

— А эта дама?

— Это мусульманка из местности под названием Франция, расположенной возле Юньнаня (Индокитай).

— А куда вы едете?

— Мы едем в Мекку поклониться Аллаху и почтить память его Пророка.

Самонадеянный тип, не угадавший нашу национальность, лишился своего престижа. Окружающие смотрели на него с презрением. «Если ты не уверен в своих словах, не следует умничать», — красноречиво говорил их вид. Как только мы двинулись в путь, люди стали расходиться.

Движение на дороге было очень оживленным, мы обогнали обоз из более чем двухсот ослов, перевозивший уголь в Тайюань. Грузовики, следовавшие в противоположном направлении, спешили доставить в Утайшань множество ящиков с товарами. Повстречались также четыре автобуса и одна самоходная платформа, на которой теснилось втрое больше солдат, чем положено, и машина с трудом преодолевала подъем. Водители велели солдатам сойти на землю, чтобы уменьшить нагрузку. Те же отнюдь не спешили последовать этому совету, каждый пытался выпихнуть соседа, а сам остаться на месте, все толкались, смеялись и ругались… Подъем был долгим и трудным; я опасалась, что перегревшиеся моторы не выдержат нагрузки.