Белки в Центральном парке по понедельникам грустят - Катрин Панколь

— Значит, они выйдут из дома около полудня? — подсчитал Младшенький, заботливо размазывая черный крем по мокасинам.

— Можно предположить, что так, — осторожно ответила Жозиана.

Она не доверяла вопросам сына, которые выбивали ее из колеи.

— Если они позвонят в половине первого в нашу дверь, сколько времени будет на стенных часах в их доме, который они покинули получасом раньше? — поинтересовался Младшенький, заботливо натирая ботиночки тряпкой.

— Ну как… тоже половина первого, черт возьми! — воскликнула Жозиана, сбрасывая тертый сыр в пиалу и отставляя ее в сторонку.

С удовлетворением студента, верно ответившего на вопрос экзаменатора, она долила в кастрюлю, стоящую на огне, холодного молока и осторожно помешивала в ожидании, когда смесь загустеет до нужной консистенции.

— Нет, — осадил ее Младшенький. — Будет половина первого в абсолютном времени, это так, но не половина первого по местному времени, ведь ты не учла скорость света и сигнал, который посылает свет… Время нельзя определять абсолютной величиной, существует нерасторжимая связь между самим временем и скоростью сигнала, измеряющего время. То, что ты называешь временем, когда, например, смотришь на часы, — не более чем местное время. Абсолютное время — это время, которое не принимает в расчет противоречия реального времени. Часы, которые движутся, не работают в том же ритме, что часы, которые отдыхают. Ты совершаешь ту же ошибку, что Лейбниц и Пуанкаре! Я так и думал!

Жозиана вытерла пот со лба, стараясь не закапать все вокруг себя бешамелью, и взмолилась о пощаде:

— Младшенький! Умоляю, остановись! Сегодня Рождество, выходной. Не надо морочить мне голову! У меня каждая минута на счету! Я с ног сбиваюсь! Ты зубы сегодня утром чистил?

— Хитрая женщина хочет бежать бесед о предмете, что ей не понять! В речи коварно нападки вплетает, в чем превосходство свое обретает! — продекламировал Младшенький, твердой рукой щупая мысок ботинка, чтобы удостовериться, что крем хорошо впитался.

— Что толку быть мудрым и мыслью проворным, когда отпугнешь ты дыханьем тлетворным? — парировала Жозиана. — И ты думаешь, что, повзрослев, будешь привлекать девушек речами ученейшего Косинуса[29]? Нет же! Ты соблазнишь их открытой улыбкой, белоснежными зубами и свежим мятным запахом изо рта…

— Плеоназм, дражайшая мать, плеоназм!

— Младшенький! Перестань, или я унижу тебя перед всеми во время обеда, подав тебе кашку и повязав слюнявчик!

— Какая подлая, низкая месть! «Дети богов, так сказать, извлекают себя из правил природы и являются как бы исключением. Они не ждут почти ничего от времени и лет. Заслуги у них предшествуют возрасту. Они рождаются образованными, они становятся совершенными людьми скорее, чем обыкновенные люди успевают выйти из детства». Это Лабрюйер, дражайшая мать. Он говорил обо мне, хоть сам этого не знал…

Жозиана обернулась и уставилась на сына, вместо указки направив на него ручку деревянной ложки.

— Постой-ка, Младшенький! Ты умеешь читать?! Раз цитируешь наизусть Лабрюйера, значит, ты сам разобрал этот отрывок…

— Да, мать моя, я готовил тебе сюрприз на Рождество…

— Боже мой! — простонала Жозиана, стуча себя в грудь наполненной соусом ложкой. — Это катастрофа! Ты развиваешься слишком быстро, сынок, слишком быстро… Если так пойдет, ни один учитель не сможет с тобой заниматься. Они все отсталые, депрессивные, взбалмошные. Они окажутся тупыми ослами, и мне придется их прогнать… А они могут сболтнуть о тебе журналистам, и у нас начнется балаган!

— Дай мне книги, я сам займусь своим образованием! И вам меньше расходов…

Жозиана огорченно вздохнула:

— Так дела не делаются. Все не так просто. Тебе нужен наставник. Необходимо следовать программе, использовать определенные методики. Я-то в этом ни в зуб ногой… Тут нужна система, порядок… Знания — это святое.

— Знание слишком важная вещь, чтобы доверять невеждам-преподавателям…

— Ты становишься невыносимым… Как верблюжья колючка!

Она бросила взгляд на столешницу и выругалась: забыла, сколько разбила яиц. Для суфле необходимо шесть, ни больше ни меньше.

— Младшенький! Я запрещаю тебе говорить со мной, когда я готовлю! Ну, можешь читать мне вслух детскую сказку… Что-то такое, что меня успокоит и не будет отвлекать.

— Прекрати нервничать! Просто пересчитай скорлупки, раздели их число на два, и ты получишь число яиц, о женщина, несведущая в науках! А про детские сказки забудь, они парализуют мне мозг и не щекочут божественные глубины души! Ибо мне необходимы эти дивные мурашки, чтобы я чувствовал себя живым. Я испытываю жажду познания, мама! Мне тошнотворны истории для детей моего возраста.

— А я нуждаюсь в покое и уюте, когда я на кухне. Для меня это разрядка, а не морока!

— Я могу помочь тебе, если хочешь… когда дочищу ботинки.

— Нет, Младшенький. Это мой тайный сад. Та область, в которой я чувствую себя непревзойденной и наслаждаюсь возможностью вершить все по собственной воле. Ни в коем случае ты не коснешься моих кастрюль! И вот еще что: когда гости соберутся, никаких разговоров об относительности времени и Лабрюйере. Помнишь, ты обещал вести себя как ребенок твоего возраста, когда мы среди посторонних… Я на тебя рассчитываю.

— Согласен, мать моя. Я постараюсь… Только ради тебя и чтобы насладиться совершенством твоей кулинарии.

— Спасибо, мой дорогой. Помой ручки после того, как почистил обувь, иначе можешь отравиться…

— И ты расстроишься?

— Расстроюсь ли я? Да я все зубы потеряю от горя, мой рыжий медвежонок.

— Я люблю тебя, моя милая мамочка…

— И я тебя люблю, свет моих очей, ласточка моя небесная, что принесла в наш дом весну…

Младшенький отставил ботинки, бросился к матери и яростно чмокнул ее в щеку. Жозиана зарделась от удовольствия и стиснула его в объятиях. Они мурчали, сюсюкали, терлись носами, щеками и надбровными дугами, покрывали друг друга влажными поцелуями, повизгивали, порыкивали и одаряли один другого нежными прозвищами, состязаясь в поэтичности образов и стремясь превзойти самих себя. Младшенький пальцем пощекотал маме складочку на шее. Жозефина увернулась и ущипнула своего рыжего бутуза за щечку. Так они муськались среди кастрюль и сковородок, осыпая друг друга ласками и словами чистейшей нежности. Мать и сын слились воедино, сплелись в могучий узел, гремящий раскатами хохота, от которых сотрясались стены дома.

— Как вы там, мои тролли? — проворковал Марсель, влетая на кухню. — Я был в кабинете, проверял счета и вдруг почувствовал, что стены нашего дома дрожат. Ах-ха-ха! Я смотрю, у вас тут поцелуйчики, вот и славно, как я рад! Жизнь прекрасна, сейчас придут гости! И дорогие для меня гости. Сегодня Рождество, рождение Иисуса, восторженные пастухи, Пречистая Дева Мария, Иосиф, вол и ослик, вспомните классику и пойте гимны об этом прекрасном дне…