Белки в Центральном парке по понедельникам грустят - Катрин Панколь

Она внезапно испытала тошнотворную жалость к ребенку, которого ей надлежало вызволить из когтей среднего образования. Кевин Морейра дос Сантос, сын консьержки, — она его нанимала для странствий по Интернету. Мало того что каждое путешествие стоило ей десяток евро, в последний раз он отказался шевельнуть мышкой из тех соображений, что она мешает ему заниматься и что из-за нее он попал в отстающие.

— Это что означает? Я мешаю тебе блистать знаниями в классе?! — поразилась сухопарая Анриетта.

— То время, которое я трачу на тебя, я не занимаюсь, и у меня от этого плохие оценки.

— Да ты и так всегда учился на круглые нули! — возмущенно воскликнула Анриетта, тряся головой.

— Уж конечно, потому что ты отнимаешь все мое время, старая вонючая карга!

— Я тебе запрещаю мне тыкать и обзываться! Мы с тобой свиней вместе не пасли, насколько я помню…

Кевин Морейра дос Сантос так и прыснул:

— Куда уж там свиней пасти! Ты столетняя старуха, а я юный свежий парень. А что я тебе тыкаю — так и ты мне тыкаешь. А что ты вонючая, так я это чувствую, когда ты подходишь ближе. Это не обзывательства, это объективные замечания. И к тому же я не звал тебя, ты сама ко мне липнешь, настаиваешь, уж так тебе надо в Интернет. А я клал на это с прибором! Ты меня достала!

И в подтверждение своих слов он воздел вверх палец и торжествующе держал его так, чтобы она могла уловить суть его высказывания. А суть была в том, что ему не хотелось мириться со старухой, у которой воняет изо рта, и вообще она вся воняет, к тому же у нее на роже слой белой штукатурки, а маленькие злобные глазки так близко посажены, что, кажется, один глаз на вас, а другой — в Арканзас.

— Ты вся воняешь! У тебя нет дома водопровода или ты экономишь воду?

Анриетта проглотила это изощренное оскорбление и решила сменить тон. Она поняла, что торговля неуместна. У нее ни одного туза в рукаве. Она зависит от этого наглого жиртреста.

— Ладно, маленький паршивец! Сыграем по-честному. Я тебя ненавижу, и ты меня ненавидишь, но ты можешь сослужить мне службу, да и я тебе пригожусь. Давай составим пакт о плодотворной ненависти: ты впускаешь меня в Интернет, а я делаю за тебя уроки и, помимо этого, еще и деньжонок подкидываю. Что на это скажешь?

Кевин Морейра дос Сантос окинул ее оценивающим взглядом, в котором промелькнуло нечто вроде уважения. Старуха-то не промах! Ее так просто не возьмешь. Мало того что от нее будут продолжаться отчисления, она еще берет на себя все эти дебильные уроки, в которых он ни в зуб ногой и из-за которых он постоянно получает жуткие нагоняи от матери, тычки от отца, и к тому же существует риск, что на следующий год его вообще отправят в интернат.

— Говоришь, все уроки? — уточнил он, нажимая на клавишу «ввод» на клавиатуре. — И грамматику, и орфографию, и историю, и математику, и географию? Тогда сойдемся.

— Все, кроме блок-флейты и изобразительного искусства, с этим сам разбирайся.

— И ты не выдашь меня предкам? Не будешь жаловаться, что я нагло с тобой разговаривал, плохо обращался…

— Да мне плевать! Тут речь не о том, что нравится и не нравится, речь об обмене знаниями. Дашь на дашь!

Кевин Морейра дос Сантос колебался. Опасался, как бы чего не вышло. Теребил напомаженную прядь волос, которая бледным гребешком торчала на макушке. Его маленький мозг, такой медленный на подъем, когда нужно уяснить роль существительного или прилагательного в предложении и признак делимости на три, силился взвесить все за и против и в конце концов решил, что сделка ему выгодна.

— О’кей, старая кляча. Я буду притаскивать тебе уроки, а ты будешь приносить сделанные задания под предлогом, что ты со мной занимаешься… Предки станут тебя любить и ничего не заподозрят, а мой дневник зацветет и заколосится! Но помни: компьютерное время по-прежнему платное!

— Вообще никаких поблажек? — поинтересовалась Анриетта и скривила рот, изображая мольбу, как торговка на базаре.

— Там поглядим. Сперва попробуем, если получится, я пересмотрю расценки. Но запомни: музыку заказываю я.

И вот теперь, в рождественский вечер, Анриетта при колеблющемся свете свечи вгрызалась в жесткий гранит бессмысленных знаний, содержащихся под зеленой обложкой «Ларусса».

— Да как же мне его учить, этого прыщавого невежду? — терзалась она, пытаясь выдернуть из родинки волосок. — Его мозг — непаханая целина… Пустыня без оазиса, и негде повесить гамак усталому путнику… Не от чего оттолкнуться, чтобы начать занятия. Все строить с нуля! Делать мне больше нечего!

А ведь ей было чем заняться! У нее созрел наконец план. И какой план!

Он огненным всполохом зажегся в ее голове, когда, коленопреклоненная, она стояла перед Девой Марией.

Тот лицемер на картине, Иуда, подсказал ей эту мысль. Иуда босоногий, тонконогий, нервный, Иуда в длинном красном одеянии, с изможденным лицом… Это ведь вылитый Шаваль! Вот почему, разглядывая картину о страстях Христовых, она глаз не могла отвести от мрачного лица убийцы. Шаваль, циничный, шустрый Шаваль, который раньше работал на предприятии Марселя Гробза и ушел в конкурирующую фирму… «В «Икею», точно!» — вспомнила Анриетта. Шаваль, который ездил в кабриолете, заваливал женщин на капот, задирая им ноги себе на плечи, а потом там же, на месте, безжалостно бросал. Он отлично сложен, обходителен, жесток и алчен. Все необходимые качества… Бизнес Марселя он знал как свои пять пальцев. Методы, партнеров, клиентов, все магазины и филиалы. Шаваль! Конечно же, Шаваль! Ее лицо осветилось чистой радостью, и священник, прошедший рядом, подумал, что ангел спустился в часовню Пресвятой Девы. «Божественное явление? — взволнованно прошептал он ей в ризнице, нервно комкая полы облачения. — Божественное откровение в стенах нашего храма! О, храм от этого возвысится и начнет процветать, к нам потянутся туристы со всего мира, мы попадем в газеты… А ведь в церковной кассе шаром покати…» — «Вы правы, святой отец, сам Господь мне явился…» Она быстро сунула ему пожертвование на парочку свечей и выскользнула из церкви, чтобы отправиться на поиски адреса и телефона Бруно Шаваля. «Желтые страницы» в компьютере Кевина. Он будет моим пособником и сообщником, он поможет мне расставить ловушку этому борову Марселю. «Шаваль! Шаваль! — напевала она, быстро перебирая костлявыми коленками. — Именно его я увидела, когда встала на колени в церкви Сент-Этьен. Это божественный знак, поддержка свыше. Спасибо, милый Иисус! Я прочту девять девятидневных обетов в Твою честь».

Она обзвонила всех Шавалей в справочнике и нашла нужного в квартире его матери, мадам Роже Шаваль. И была неприятно удивлена.

Живет у матери. В его возрасте…

Она назначила ему свидание резким тоном бывшей хозяйки и удивилась, что он согласился не ломаясь.

Они встретились в церкви Сент-Этьен. Она знаком велела ему встать на колени рядом с ней и говорить тише.

— Ну, как жизнь, милейший Бруно? Давненько не виделись… Я о вас часто думала, — прошептала она, сложив руки у лица, словно истово молясь.