Сумерки империи - Гектор Мало

вами четыре или пять новых контрактов, притом, что у вас нет ни винтовок, ни патронов, ни седел, ни амуниции, ни галет. Я правильно вас понимаю?

— Зато у меня есть связи.

— Но из ваших связей нельзя сварить солдатский суп и с их помощью не разобьешь батальон пруссаков. Почему правительство не обращается к тем, у кого имеются оружие, амуниция и галеты, а обращается к вам, хотя у вас ничего этого нет? Может быть, у вас все можно купить дешевле?

— Я продаю патроны по 160 франков за тысячу. Это те же самые патроны, за которые военная закупочная комиссия обычно платит шестьдесят франков за тысячу.

— Значит, вы поставляете быстрее, чем ваши конкуренты?

— Я еще никому ничего не поставила.

— Ну тогда я вообще уже ничего не понимаю. Вы вынуждаете меня задать вам такие вопросы, которые любая женщина сочтет оскорбительными.

— Женщины тут совершенно ни при чем. Я не женщина, я коммерсант. Раньше я имела дело с прежним правительством, а теперь имею дело с нынешним. В этом смысле ничего не меняется. Министры приходят и уходят, а министерские служащие остаются на своих местах. Они хорошо меня знают и им известны мои связи. Поймите, им приятнее иметь дело с теми, кого они хорошо знают, и с кем они легко могут договориться.

— Значит, все дело в вашей репутации?

— И в способности исполнять взятые на себя обязательства. Они не могут иметь дело с кем ни попадя, это слишком рискованно. Имея же дело со мной, они получают такие гарантии, которые другие никогда не смогут им предоставить.

— Позвольте еще один, последний вопрос, баронесса. Я понимаю, что вы еще ничего не поставили, но тем не менее вы должны были разместить крупные заказы и, следовательно, выплатить огромные авансы поставщикам. Вы что, неожиданно разбогатели?

— Увы, нет! Просто правительство заплатило мне несколько миллионов в счет будущих поставок, так что вы безбоязненно можете иметь дело со мной.

— Но баронесса, я-то ведь ничего не произвожу, ни оружия, ни седел, ни хлеба.

— Зато вы хорошо понимаете в седлах и амуниции.

— Да, кое-что понимаю.

— Вы ведь разбираетесь во всех этих нашильниках, шлеях и всякой упряжи. Кроме того, вы говорите по-английски. Вы тот человек, который мне нужен.

— Значит, речь идет о нашильниках? Какая жалость, баронесса! А я-то думал, что вы собираетесь вовлечь меня в какой-нибудь таинственный заговор.

— За кого вы меня принимаете! Я собираюсь отправить вас в Англию, где уже ведутся переговоры с местными фабрикантами. В Англии за поставки отвечает один офицер, с которым я никак не могу найти общий язык. Он все время пытается проконтролировать то, что вообще не поддается контролю. Этот офицер отказывается принимать у изготовителей седла и патроны, и при этом засыпает меня такими техническими подробностями, в которых я ничего не понимаю. Вы займетесь этими вопросами и заткнете ему рот или по крайней мере заговорите ему зубы и отобьете охоту совать нос куда не следует. Вы ведь и сами можете контролировать всех этих изготовителей.

— Если ваш офицер не в состоянии обеспечить контроль, то почему вы думаете, что у меня это получится?

— Потому что для него важно только качество товаров, а мне до этого нет никакого дела. Вы же сосредоточитесь на скорости исполнения заказов, а это и есть самый главный вопрос.

— Признайтесь, баронесса, вы хотите, чтобы в Англии я действовал, как Картуш?[105]

Она долго сверлила меня непонимающим взглядом, но в конце концов до нее дошел смысл моих слов, и она громко расхохоталась.

— Вы, дорогой мой, неплохо заработаете на этом, да еще останетесь в живых.

— Знаете, часто приходится рисковать жизнью, сталкиваясь с гораздо меньшими опасностями. Я не сержусь на вас, но с меня довольно. Я ведь уже сказал вам, что я провинциал.

Она попыталась настоять на своем, но я заставил ее замолчать. Когда мы расстались в Сен-Жермен-ле-Фоссе, она была так же рада, что избавилась от меня, как и я был счастлив от мысли, что мне больше не придется лицезреть ее очаровательную улыбку.

В прежние времена я путешествовал в вагонах первого класса, но это неподходящее место для тех, кто хочет побольше увидеть и услышать. Любознательному путешественнику лучше ехать в третьем классе. Именно здесь между людьми устанавливаются доверительные отношения и каждый попутчик ради того, чтобы убить время, охотно заведет с вами разговор о своей жизни. К тому же пассажиры первого класса мне порядком надоели. Я давно хотел узнать, о чем говорят в третьем классе, причем главным образом меня интересовали солдаты. По этой причине на остановке в Сен-Жермен я пересел в вагон третьего класса, в который к тому времени набилось много солдат.

Здесь я нашел то, что искал. Все ехавшие в вагоне говорили между собой свободно и открыто.

Один низкорослый солдатик был недоволен тем, что поезд идет слишком медленно. Он отстал от эшелона, выскочив на остановке в Сен-Рамбере, чтобы обнять родителей, и теперь боялся, что не найдет свой полк, следующий ускоренным маршем из Вара в Ле-Ман, или не успеет к началу сражения, которое, как говорили, должно состояться в ближайшие дни.

— В армию я записался второпях, — говорил он, — мне ведь еще нет восемнадцати. Мой старший брат погиб в Виссембурге, а другой брат — в Седане. Теперь я просто обязан убить двух пруссаков. Меня не хотели отпускать из дома, но потом сами поняли, что для меня это дело решенное, и сказали, что я прав. Не успокоюсь, пока не укокошу двух пруссаков.

По тому, как энергично он выговорил "Это дело решенное!", чувствовалось, что драться он будет как следует. Парень буквально излучал энтузиазм, невежество и юношеский задор.

Рядом с ним сидел моряк. На вид ему было лет тридцать, и он тоже отстал от своего батальона. Моряк ехал из Тулона через Лион и в Сент-Этьене захотел повидаться со своей женой и дочкой. Поняв, что при нынешнем республиканском строе бессмысленные перемещения войск так же распространены, как и во времена империи, он сошел с поезда в Перраше и теперь пытался догнать своих товарищей, слабо представляя себе, где они могли находиться: скорее всего, в районе Орлеана, Тура или Ле-Мана. Он надеялся, что в Туре ему удастся раздобыть более точные сведения.

— Я служил на флоте механиком, — рассказал он мне, — а после службы вернулся к себе в Сент-Этьен, где меня женили. Мне уже стукнуло тридцать лет, а я только начал зарабатывать на жизнь. Когда началась вся эта заваруха, меня опять призвали. Было