Сумерки империи - Гектор Мало

жалко оставлять жену, ребенка, наш магазинчик, но ничего не поделаешь, долг есть долг. Если они решат, что я слишком припозднился, пусть тогда дадут мне пинок под зад и отправят домой. Я помашу им шляпой и скажу: "Спасибо".

Моряк, как и пехотинец, был готов пожертвовать своей жизнью, но говорил об этом без энтузиазма, просто потому что "так надо".

— Они еще узнают, — приговаривал он, — чего стоят наши моряки с их винтовочками.

В Мулене в наш вагон влез какой-то здоровенный парень в кургузой синей блузе. На голове у него была огромная белая шляпа с высоким верхом в стиле "красавчик Николя".

— Куда это ты собрался в таком боливаре? — воскликнул моряк.

— Туда, куда меня совсем не тянет, в депо железнодорожного полка, — отозвался парень.

— Вы только посмотрите, такой здоровый, а служить будет в поезде.

— Ты бы помолчал, матросик. Повоюй с мое, тогда и будешь говорить. Я был под Седаном, понял?

И он оглядел нас, словно хотел убедиться, что его слова произвели должный эффект.

— Я был под Седаном и драпал оттуда до самой Бельгии. Только так и спасся. Потом вернулся домой и думал, что меня оставят в покое. С меня было довольно, но за мной пришли и опять погнали на войну. Поскольку мой ударный полк в полном составе оказался в плену, они спросили, не желаю ли я записаться в драгуны. Слыхали, в драгуны! Это значит ходить в разведку, вечно верхом, да еще в зимнюю стужу. Большое спасибо! Но я не дурак и выбрал поезд. В поезде везут жрачку и не стреляют. Я уже настрелялся, с меня довольно. Сейчас в армии командуют одни пижоны, которые только и умеют проводить строевые смотры, а как дело доходит до боя, так от них и толку нет. Знаю я их, насмотрелся.

Моряка возмутили его слова, но парень решительно заявил ему:

— Иди-ка ты знаешь куда, морячок! Воюй, если тебе нравится. Только покажи мне хоть одного из тех, кто воевал, а рассуждает так же, как ты.

Рядом со мной сидел старый артиллерист. Он молчал и все попыхивал своей трубочкой. Неожиданно он совсем тихо сказал:

— Это плохие солдаты. От них одно зло. Все обленились и готовы воевать только за денежки. Теперь вот нужно биться, а они не хотят.

Этому артиллеристу было не меньше пятидесяти лет, и в армию он пошел добровольцем. Когда началась война, он был на заработках в Испании, где работал каменщиком. Поняв, что дело приобретает худой оборот, старик решил податься в морские артиллеристы по прежнему месту службы. "Нехорошо, — заявил он, — отсиживаться за границей, когда во Франции народ воюет". Когда его направили в Лион, он испугался, что придется стрелять по своим. Но теперь на душе у него отлегло, ведь он шел воевать с пруссаками.

Я подумал, что у нас еще много самоотверженных людей, и нам есть на кого рассчитывать. Признаюсь, после поездки из Тарба в Лион я пришел в полную растерянность, но за те несколько часов, что я провел в этом вагоне, на душе у меня стало гораздо спокойнее. На каждой станции в вагон заходили местные крестьяне. Они тоже сохранили присутствие духа. Каждый спешил пожать солдатам руки и, расставаясь, желал им удачи.

— Все будет нормально, — приговаривал матрос, — они еще не видели моряков.

Поезд тем временем полз, как черепаха. Мы подолгу стояли на каждой станции и едва тащились на перегонах. Все вокзалы были забиты потерянными в неразберихе вагонами, которые простаивали на запасных путях. Тут вперемешку стояли товарные и пассажирские вагоны с выведенными на них названиями городов, к которым они были приписаны. Такое зрелище наводило на самые грустные размышления.

В Вьерзоне оказалось, что пассажирские перевозки отменены, поскольку все железнодорожные пути заняты эшелонами, перевозившими войска с левого берега Луары на правый. Теперь, чтобы ехать дальше, надо было каким-то образом добраться до Сен-Сюльпис-Лорьер и там пересесть на Бордосскую линию. Но к счастью, мне согласился помочь командир одного маршевого батальона. Я объяснил ему, что тороплюсь как можно быстрее прибыть в полк, и он позволил мне ехать с его солдатами. Так я попал в вагон для скота, который приспособили для перевозки людей, устроив в нем дощатые скамьи.

Поезд тронулся в десять часов вечера. Нам сообщили, что пруссаки были замечены в Сальбри, и поскольку они могли напасть на наш состав, командир приказал держать наготове вещмешки и винтовки. Однако солдаты, как только заняли места, сразу сложили мешки и винтовки под скамьи.

В пути все только и говорили о возможной стычке с противником.

— Заткнитесь вы, придурки недоделанные, — сказал какой-то пожилой доброволец, сильно смахивающий на уголовника, — хватит трепаться, вы же драпанете после первого выстрела.

— Только после тебя, старый жулик.

Ехавший с нами сержант отнесся ко мне, как к родному, и взял под свое покровительство.

— Вот с такими вояками приходится ехать на передовую, — сказал он мне. — Все эти призывники две недели назад еще бегали по своим горам, а теперь им выдали красные штаны и серые шинели и, извольте видеть, получилась воинская часть. Всем раздали по девяносто патронов, но они знать не знают, как надо заряжать винтовку — с дульной стороны или казенной. Тут у нас вперемешку призывники и добровольцы. Многих выслали из городов за бродяжничество, вот они и подались в армию, чтобы не умереть с голоду. Представляю, что с ними будет после первых же выстрелов. Хорошо хоть нам достался отважный командир. Его ранило в плечо под Седаном, так он не долечился и вернулся в строй.

Пока солдаты обсуждали, смогут ли они продержаться под огнем противника или сбегут после первых же выстрелов, несколько призывников-односельчан, сгрудившихся в углу вагона, затянули нескончаемую савойскую песню, медленную и тягучую. Разобрать слова песни было невозможно, но ее жалостливый мотив хватал за сердце. В другом углу какой-то развязный житель Сент-Антуанского предместья вызывающе орал на каждой остановке: "Бель-Эр, Сен-Манде, Венсан"[106]. При этом он громко хохотал, не обращая внимания на неприязненные взгляды попутчиков.

Сержант велел ему заткнуться, но услышал в ответ такую хамскую тираду, что предпочел прикинуться глухим.

Только к утру мы добрались до Сен-Пьер-де-Кор. Здесь на путях стояли десять или двенадцать поездов по двадцать пять вагонов в каждом.

Командиры вышли из вагонов и попытались выяснить у находившихся на станции штабных офицеров, куда их дальше повезут и к чему следует готовиться. Но штабные офицеры только безнадежно отмахивались от них. Они и сами были в отчаянии от этого безумного скопления поездов, не предусмотренного