Царь Грозный - Наталья Павлищева

Худшего для своенравной черкешенки митрополит придумать не мог! Сидеть, вслушиваясь в тихий, монотонный голос священника, да еще и рядом с надоедливыми пасынками… Это чересчур! Кученей очень хотелось сбежать на волю, но в горницу, где шла эта беседе, неожиданно вошел сам Иван Васильевич и застыл, радостно блестя глазами. Жестом остановил попа, успевшего вскочить:

– Читай, читай, я тоже послушаю…

У священника от резкого движения книга упала с колен на пол и закрылась. Пока искал нужную страницу, государь успел погладить по головке младшего сынишку Федора и улыбнуться жене:

– Как славно! Мы с детьми слушаем святые слова…

Кученей понадобилась вся ее воля, чтобы не ответить резко, скромно потупив глаза, она постаралась скрыть под длинными ресницами бешенство и досаду. Царевичи устроились на коленях у отца и принялись со вниманием слушать священника. Правда, старший Иван ерзал, ему уже стало неинтересно, а вот Федор даже рот раскрыл, не отрывая восхищенных глазенок от лица попа.

Царица не помнила, как долго продолжалось ее мучение, конечно, сама Кученей не услышала ни слова из всего чтения, ее мысли были заняты совсем другим. А что, если прямо сейчас, вот здесь взять и броситься на шею к мужу, срывая с него одежду? Неужели посмеет отказать в близости своей красавице-жене? Она даже начала облизывать губы длинным языком, представляя, как отшвырнет царевичей, рванет вверх платье Ивана, пройдется по его волосатой груди губами и языком, а руки залезут туда, где их очень ждут…

И в эту минуту государь вдруг обернулся к ней с каким-то вопросом. Глаза его отнюдь не горели желанием.

– Что? – растерянно переспросила Кученей, забыв, что говорит не по-русски.

– Ты не слышишь? О чем задумалась?

Красавица едва нашлась что ответить, мол, от сидения в душной комнате разболелась голова, вот-вот упадет. Иван Васильевич недовольно поморщился:

– Я говорил, что надо поехать на богомолье вместе с детьми… Голова болит? Пойди приляг, лекаря пришлю.

Все очарование милого семейного вечера было разрушено. Опустив царевичей с колен, государь отправился в свою опочивальню, а царица в свою, зло кусая губы. Вот еще не хватало, ехать куда-то с царевичами! Они будут по вечерам приставать к отцу с глупыми вопросами, а она сидеть и ждать, когда же супруг соблаговолит прийти к ней! И что за радость вот так жить? Куда лучше развлечения, пусть и жестокие. Особенно жестокие!

На забаву – бой безоружных людей с медведями – царевичи идти не захотели, а вот государыня отправилась с предвкушением занятного зрелища. Младший царевич Федор мал, чтобы что-то понимать, но делает все, как старший. Иван попросил оставить их с мамками дома, и Федя за ним. Государь только плечами пожал: что ж, не время им жестокости смотреть, пусть лучше погуляют в саду. Да и царице будет спокойней.

Нынешней жене не к сердцу пришлись царевичи, глядит на бедных косо, никогда не приласкает… Не может простить, что муж нет-нет да и назовет ее невзначай Настей. Конечно, обидно это, но и она понять должна, тринадцать лет и многих детей из памяти не выкинешь. Неласкова Мария, скорее даже злобна. Не раз сам Иван Васильевич замечал, как презрительно кривятся губы царицы, стоит попасться ей на глаза пасынкам. Федор, тот мал пока, понимает плохо, а Иван уже все заметил. Однажды прокрался к отцу в опочивальню, бросился перед ним на колени, стал молить, чтоб прогнал проклятую мачеху! Иван Васильевич был в ужасе:

– Что ты, Ваня? Можно ли так говорить, она жена моя!

– Прогони… она злая… прогони, – исступленно шептал царевич. Пришлось государю кликнуть его мамку, но едва начал выговаривать, чтобы получше следила за мальчиком, как и та чуть ни в слезы:

– Государь-батюшка, не вели казнить, вели слово сказать!

– Говори, – поморщился Иван Васильевич.

Мамка, бухнувшаяся перед тем на колени, подобрала подол своего сарафана и шустро подползла ближе к царю, запричитала быстро-быстро, чтобы не успел остановить:

– Государь, ежели невозможно царевичей от царицы нынешней оградить, то вели нам с ними куда отъехать и жить от нее подалее…

Иван Васильевич оторопел, он слышал, что Мария недолюбливает пасынков, но не думал, что настолько. Нахмурил брови:

– Что, так не милы они царице?

Мамка, видно, боясь сказать что нелестное о Марии, заюлила, запричитала:

– Да пусть уж она сама по себе… ты нас отпусти, чтоб царевичам ежедневно слезы не лить…

Царь махнул рукой:

– Поди! Подумаю…

Мамка едва не уползла на коленях, таща за собой царевича Ивана. Тот упирался и кричал, что не хочет уезжать от отца, пусть лучше проклятая мачеха сгинет! В открытую дверь Иван Васильевич заметил младшего Федю, тот стоял, испуганно глядя на брата и прижав худенькие ручки к груди.

По сердцу резануло: сам он осиротел из-за смерти и отца, и матери, а его дети при живом отце точно сироты! Каково им будет знать, что отец живет во дворце с красивой мачехой, а их отправил вон подальше, чтобы не мешали?! Смогут ли понять и простить? Да и кто смог бы? Детские обиды самые сильные и живучие, им сроку нет.

Но и отправить вон красавицу-жену государь тоже не мог. Решил поговорить с Кученей, должна же она понять, что пасынков надо привечать не меньше мужа, если хочет оставаться царицей.

Не вовремя затеял царь этот разговор. Уж очень хороша была в тот вечер государыня. Черные блестящие волосы рассыпались вокруг головы, обрамляя бледное лицо с большими глазами… Молодая упругая грудь вздымалась, предчувствуя горячие ласки мужа… До царевичей ли было тому? Но Иван Васильевич все же попробовал выговорить:

– Мария, что царевичи снова обижены? Ты бы с ними поласковей, сироты все же…

Великоватый нос царицы, морщась, съехал набок, красивое лицо исказила гримаса досады и пренебрежения, сразу испортив его. Иван Васильевич уже заметил, что стоило Марии разозлиться, она становится не просто некрасивой, а уродливой, жестокость превращала красавицу в демоницу. Государю стало не по себе, но хитрая черкешенка уже поняла свою оплошность, попыталась улыбнуться:

– Это мамки зря наговаривают! Уж как я с царевичами ласкова, так никто не ласков…

Голос ворковал, а глаза источали злость. От этой двуличности у царя пробежал мороз по коже. В глубине души он понял, что не будет счастлив с этим злым чудовищем. Но его взор уже уперся в красивую грудь, которую царица намеренно оголила перед мужем. Царевичи были забыты до поры, а неприятный разговор отложен. Иван Васильевич с головой окунулся в объятия молодой черкешенки.

Иван с изумлением и даже недоверием смотрел на жену. Глаза ее блестели, ноздри крупного орлиного носа возбужденно раздувались, казалось, она впитывает вид людских страданий. И не похоже, чтобы царица притворялась, во всяком случае, даже не заметила пристального взгляда мужа. Государь подумал об Анастасии, и ему стало не по себе. Добрая и ласковая умершая жена никогда бы не смогла смотреть на чьи-то мучения. Иван почувствовал неизбывные горечь и тоску, которые испытывал всякий раз, вспоминая любимую Настеньку.