Царь Грозный - Наталья Павлищева

Новая царица любит жестокие развлечения, какие не все мужчины выносят. Нравится ей смотреть, как медведи людей рвут. Вот и теперь в ладоши хлопала, увидев, что огромный зверь добрался до беззащитного мужика и сгреб того в охапку. Бедолага не выдержал, окрестности огласил нечеловеческий вопль человека, вмиг оставшегося без волос и кожи на голове.

Государь такое видывал не раз, надоело. И мысли сами по себе ушли далеко в юность. Чуть посидел молча, уставившись вдаль, но немного погодя его взгляд снова вернулся к молодой жене.

Та, казалось, забыла о присутствии рядом мужа, Кученей все так же упивалась видом казни. Иван тоже глянул. Живо вспомнились собственные издевательства над людьми в молодости. А ведь и он давил зазевавшихся конем, травил медведем и собаками, подпаливал бороды… Перестал, потому что Анастасия была бы против? Да, конечно. А еще противный поп без конца все о душе твердил.

Воспоминание о Сильвестре привело Ивана в ярость, кулаки сжались, глаза побелели. Знавшие царя еще в юности сразу бы поняли, что это не сулит ничего хорошего, но рядом не оказалось никого способного остановить, успокоить эту ярость. Царица Анастасия умерла, поп с его страшилками Божьей кары был в Кирилло-Белозерском монастыре, а бояре, что рядом, готовы снять шкуры с собственных жен и детей, только бы угодить государю. И Иван принялся разглядывать картину казни, постепенно приходя в такое же возбуждение, которое было у жены.

Марии очень нравилось наблюдать людские мучения, а у Ивана такое пристрастие было еще с детства. Почему бы не доставить удовольствие и женушке, а заодно и вспомнить былое себе? Виновных найти несложно всегда. И царь находил…

Кровь стала литься на московских площадях рекой. Пытки и казни уже никого не удивляли. Содрогнулась не только Москва, вся Русь почувствовала на себе тяжелую царскую длань, немало жизней загубил Иван Васильевич еще до введения страшной опричнины…

Слуги притихли, забившись в углы, – государь бушевал. Не желая попасть под его тяжелую руку, все, кто мог, попрятались.

– Кому верить могу? Кому?! – Иван едва не потрясал кулаками, глаза его метали молнии, голос хрипел. Только что принесли известие, что в Литву бежал Вишневецкий. Тот самый Дмитрий, что не так давно помог отбить наступление Девлет-Гирея. Неужто все это время действовал по наущению проклятого Сигизмунда? Этот вопрос не давал покоя Ивану. Если так, то польскому королю впору посмеяться над московским царем.

Ярости Ивану добавляло и то, что Сигизмунд совсем недавно при попытке сосватать его сестру Екатерину выставил такие условия, что хоть пол-Руси отдавай за красавицу. Теперь перебежки к проклятому сопернику заставляли царя скрипеть зубами от ненависти к Литве и ее правителю.

В Москве родственников Сигизмунда немало, добрая половина потомков великого князя Гедимина, многие литовцы бежали на Русь, поссорившись с правителем Литвы. И что теперь? Побегут, как Вишневецкий, обратно?

Государь и сам наполовину литовец по матери, но мысль о том, что любой обиженный им князь переметнется к Сигизмунду, приводила Ивана в такую ярость, что готов был растерзать предателя, если бы смог достать. Хуже всего, что ими вдруг стали не обиженные на государя Старицкие, с теми ясно, тетка Ефросинья всегда мечтала посадить на трон своего сына, а ближайшие помощники, кто жизни не жалел на полях сражений.

Помимо Бельского и Вишневецкого под подозрение попали братья Воротынские. Но это хоть понятно – государь ущемил их в желании получить в наследство от умершего старшего брата богатый удел. Новое земельное уложение обидело этих бояр больше других, и князь Михайло нагрубил государю в запале спора. Поплатились жестоко оба: одного с семьей отправили на Белоозеро, второго в Галич.

Последним из Адашевских сотоварищей попал в опалу Дмитрий Курлятев. В его вину даже сам Иван долго не верил, отправил с глаз долой в Смоленск и попытался забыть. Но напомнили.

Царь не мог поверить в то, что услышал: опальный Курлятев пытался бежать в Литву?! Иначе для чего было ездить вдоль границы?

– Покажи, – протянул руку к дьяку, читавшему объяснение князя.

Впился в текст сам, метался глазами по строчкам, на скулах ходили желваки, глаза побелели от злости.

Князь Дмитрий Курлятев пояснял, что попросту заблудился и ехал не той дорогой. Иван хмыкнул, чего было мотаться вдоль литовской границы вместе со своей свитой, вооруженной до зубов? Бежать, бежать собрался князюшко…

В руке Ивана хрустнул скомканный лист грамоты от Курлятева. Почему-то этот хруст добавил злости царю. Участь опального князя была решена.

Сначала его отправили к монахам в Рождественский монастырь на Ладоге, а потом заключение стало построже – перевели в Иосифо-Волоколамский монастырь, настоящую тюрьму. Иван не пощадил и жену боярина с его дочерями, эти были пострижены и отправлены в Челмогорскую обитель под Каргополем, с тем, чтобы все вокруг забыли о такой семье!

Иван еще раз показал: предателей не пощажу!

За окном от ветра поскрипывало старое дерево. И чего не срубят, ведь вот-вот свалится? Иван задумался: береза небось росла еще при деде… Дед у него был замечательный, жаль только, что внук его в живых не застал, Иван Васильевич помер за тридцать лет до рождения внука. Сильный был правитель, Московию воедино собрал из отдельных княжеств, татарам отпор дал, перестав платить дань. Бояр прижимал сильно, стараясь, чтобы его власть над их властью была. Не подчинился Новгород, так он и Новгород пресек, даже знаменитый вечевой колокол в Москву привез! Одна воля должна быть на Руси – царская! Других не терпел. Вот как надо!

Иван настолько задумался о своем деде-тезке, что даже забыл о притихшей рядом жене. Та подала голос сама:

– Государь, ты болен…

– Нет! – резко отвернулся от жены Иван. Однако его рука снова невольно потянулась к причинному месту.

– Болен, – тихо, но настойчиво повторила Мария. – Тебе лечиться нужно. – Добавила со вздохом: – Теперь и мне…

Вздохнул и сам Иван. Он-то хорошо знал, что не все в порядке, но надеялся, что если женится и перестанет брать на ложе одну девку за другой, то все наладится.

Мария, поняв, что права, тяжело задумалась. Она помнила горькую участь подруги, муж которой заболел дурной болезнью и заразил ее. Царь Иван недоверчив, мнителен, с ним надо осторожно, это говорил еще брат Михаил, тем более если дело касалось его мужской силы. Молодая царица вдруг осознала, в какую западню попала. Что она может? Выговаривать мужу за непотребные утехи? Но тогда и в монастырь отправлять не станет, отравит ядом, и все. Не замечать? Сама заболеешь сильнее мужа. Пока муж ее еще любит, но Кученей достаточно умна, чтобы не заметить, что начала надоедать супругу. Даже красота приедается, если нет души, а ее у черкешенки не было. Жестокая, злая, ненавидевшая и презиравшая все русское, даже при себе державшая только своих служанок, она быстро стала в Москве такой же нелюбимой, какой была мать Ивана Васильевича Елена Глинская.