Тришестое. Василиса Царевна - Леонид Резников

я тебе таку свинью притараню, треснешь, пока съешь!

– Чего сказала? – не расслышал Кощей.

– Иду, говорю! – огрызнулась Дрёма и направилась к выходу из залы, клюкой деревянной постукивая и ногами по полу мраморному шаркая.

Глава 15. Водяной

– Эй! – позвала Василиса.

– А? – очнулась Квака, глаза приоткрыв.

За зарешеченным окном уж светлело, но стылый воздух темницы пробирал Кваку до самых костей. Непривычная она была к человечьему облику со всеми его проблемами и неудобствами.

Прикрываясь одеялом, она поднялась с кровати и зевнула. Потерла сонные глаза, похлопала ими на Василису.

– Где я?

– В хоромах моих, – усмехнулась криво Василиса. – Вот, держи! – бросила она Кваке работу свою. – Шквурка твоя.

– Ох! – С Кваки весь сон разом сшибло, будто и не спала вовсе. Шкуру лягушечью на лету подхватила и ну вертеть ее, разглядывать. – Заделала?!

– Делов-то! – фыркнула Василиса. – А теперь выметайся отсюда, а то еще Кощей собственной персоной пожалует, а ты с врагами отечества ночи коротаешь.

– Да будет тебе, – буркнула смущенно Квака. – И это… спасибо.

– Выметайся, говорю! – повторила Василиса, но беззлобно. – Спать я хочу.

– Так ты чего ж? – спросила Квака, в шкуру поспешно влезая да в лягушку обращаясь. – Всю ночь не спала? Все штвопала?

– Штвопала, штвопала. Кышь! – махнула Василиса на здоровенную лягушку и присела на лежанку жесткую, потягиваясь.

– Век тогво не забудву! – клятвенно пообещала Квака, вертясь в попытке присмотреться к своему заду, не торчит ли где опять непотребности какой. Но нет, все как надо, даже швов не видать – чистая работа!

– Забудешь, – махнула ручкой Василиса.

– Нет, нет. А знаешь, твой Икван…

– Что? – подскочила на постели Василиса, едва вытянувшись на ней во весь рост. – Что такое?

– Да ничвего. Толькво в благводарность скважу тебве: он с Ягвой справился, бесвов одолел, Языквишну из собственного дому спровадил! Ох, зол на него батьвушка, так зол!

– То его проблемы, – отмахнулась Василиса. – Пущай при себе волнения свои держит. Заварил кашу, пусть теперича и расхлебывает. Большой ложкой. А за весть хорошую – спасибо.

– Ух ты! – обрадовалась Квака, завертевшись на месте.

– Ты чего? Жмет где? Пришлось утянуть малость.

– Да нет, не то. Твы вот спасибво сквазала, а мне от тогво на душе приятно ствало! Мне ведь никтво еще ни разу спасибво не сквазал.

– А за что ж тебе спасибо говорить-то было? За пакости болотные?

– Пойдву я, – не ответила Квака. – Можвет, еще чвего разузнаю.

– Ага, пойди, – вновь опустилась на кровать Василиса.

А Квака в припрыжку в коридор выскочила и в палаты Кощеевы поскакала. На разведку. Не могло быть такого, чтобы Иван за ночь ничего нового не отчебучил. Больно уж прыткий он, пробивной.

Да черт с ним, с Иваном-то. Шкурка вот – то дело!

Скачет Квака, нарадоваться на шкуру обновленную не может. Надо же, как все отлично вышло! Только бы Кощей-батюшка допытываться не стал, где шкуру новую взяла да от кого. Или, того хуже, настроение портить не взялся. Это он может! Коли самому отвратно, так и всех с души воротить должно. А что Кощею сейчас больно не по себе, в том Квака даже не сомневалась.

В зале тронной шум стоял невообразимый. То Кощей со Змеем Горынычем лаяться с утра пораньше взялись, не поделили чего-то. Впрыгнула Квака осторожненько в залу, за столбом широким укрылась. Стоит, прислушивается.

В тронном зале пусто и тихо, а вот рядом, в пиршественной, хоть уши затыкай!

– Жрать давай! – орет Горыныч и грохает кулачищем по столу крепкому, так что тарелки с чашками скачут.

– Ох, Горыныч, ты тупой, что ль? Говорю ж: нет ничего! Иван проклятый с кузнецом своим все, почитай, как есть, вынесли.

– Издеваешься? – ревет Горыныч, а из-под двери пиршественной залы уж гарью тянет. И как там только Кощей вонищу такую терпит – непонятно. – Цельный день ничего не жрал, яйца твои сторожил, чтоб они провалились вместе с тобой! Подавай жрать!

– Да нету у меня ничего! – трясет руками Кощей.

– Ищи! – сызнова грохнул кулачищем Змей Горыныч и хвостом прищелкнул. Шкаф посудный, стоявший позади него, разлетелся в щепки.

Скрипит зубами Кощей, а чего тут скажешь: договор! Сам подписал – самому и сполнять теперича. Положено содержание Горынычу в виде еды-питья, да только где его взять-то? Ну, Иван, чтоб тебя!..

– Ищу, Горыныч, ищу, миленький, – залебезил Кощей, улыбочки льстивые дарить Горынычу принялся. Да только Змею улыбочки те нужны, как собаке пятая нога.

– Когда жратва будет? – на своем Змей стоит.

– Скоро, не сумлевайся! – заверяет Кощей, а у самого глазки так и бегают. – Языкишна уж новое готовит.

Не правда то, но ничего другого Кощею на ум не пришло. Языкишна, как из дому пропала вместе с провизией, так до сих пор где-то прячется. Что ж за напасть такая!

– Я подожду! – пыхает дымом Горыныч.

– Ты лучше домой лети, передохнешь, выспишься, а к обеду возвертайся. Уж я расстараюсь для друга дорогого.

– Чего я туды-сюды мотаться буду? – возмутился Горыныч. – Да и где это видано, чтоб не жрамши спать укладывались?

– Дык, Иван идет! – страшные глаза сделал Кощей и жалостью к себе их наполнил. – Недалече уж он от дуба. Может, вот сейчас прямо к нему и подходит. А, Горыныч?

– И пусть его! – рычит в ответ змей и хвостом по полу метет. – Покамест не дашь жрать, ничего делать не буду.

– Эх ты, три башки! – постучал Кощей по лбу костяшками пальцев Кощей. – Да как же я тебя кормить-то буду, коли ты договор наш порушить решил.

– Это как так? – призадумался Горыныч.

С этим делом, у него, честно сказать, проблема большая была, особо когда три головы пытались одновременно мыслить. Тут уж такой кавардак во всех головах начинался, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Вот и сейчас подобный конфуз с Горынычем вышел: тужится, а понять ничего не может. И где это он, в какой букве договор важный нарушил, маху дал.

Заметил недоумение на его вытянутых зубастых мордах Кощей и давай наседать:

– Ты дуб охранять подряжался?

– Ну? – вытянул шеи Горыныч. – А ты кормить нас за то должон!

– Должон-то должон, да только коли Иван до дуба доберется раньше тебя и бесчинство какое там учинит, то и кормиться ты дальше за свой счет станешь.

– Да ну? – не поверил Кощею Горыныч.

– А ты мозгами пораскинь, три башки.

– Да где Иван! – махнул когтистой лапой Горыныч. – Пока до дуба доберется, я пожрать три раза и выспаться успею.

– Три раза – много будет, – качает головой Кощей.

– Почему?

– Разжиреешь, летать не сможешь.

– Да ну их, полеты. Надоело ужо! Пешком