Офисные крысы - Тэд Хеллер

Когда мы покидаем ресторан (она настаивает на том, чтобы заплатить за себя, и я не спорю), я спрашиваю ее, не хочет ли она подняться ко мне, и она отвечает, что пообещала матери вернуться домой к десяти.

— Теперь, когда ты получаешь жалованье, может, перестанешь цепляться за мамин фартук? — спрашиваю я ее.

— Если услышишь о подходящем месте, дай мне знать… — говорит она.

Пятиэтажные богемные трущобы на Сент-Марк-Плейс, в которых проживает Вилли, возможно, вскоре пойдут на снос; Лори уезжает из города, Вилли сходит с ума Он либо покончит с собой, либо, я надеюсь, убьет Марка Ларкина. Но я молчу обо всем этом.

— Проводить тебя домой? — робко предлагаю я.

Она поднимает руку, останавливая такси:

— Нет, благодарю. Я сама доберусь.

* * *

Он предлагает копию того, что прислал ему Марк Ларкин.

Совсем не просто проглотить обидную просьбу Марка Ларкина, настолько она оскорбительная и нахальная: даты неопределенные, источники слишком обширные — Вилли, должен выполнить неимоверно утомительную задачу. Я перевожу взгляд с экрана на Вилли, который закусил нижнюю губу и трет руками лицо.

— Не принимай близко к сердцу, — советую я и замечаю, что он весь дрожит.

— Это не так уж и плохо, Вилли, — говорю я. — Три дня в библиотеке… значит, тебе можно три дня не показываться здесь.

— Вот гребаный урод!

— Пожалуйста, успокойся. Хорошо?

Он берет в руки банку из-под «Криспи Крим», высыпает все ручки и карандаши к себе на стол, а затем встает и запускает банку прямо в полуоткрытую дверь — в кабинет Марка Ларкина. Банка попадает в дверь и раскалывается на три больших осколка.

— И в чем это тут дело? — спрашивает Марк Ларкин через секунду.

Он просунул большие пальцы рук под подтяжки и водит по ним руки вверх-вниз, его уши горят огнем.

— Как ты смеешь посылать меня в библиотеку и заставлять делать эту лакейскую хрень для тебя!

— Ты работаешь на меня, Уилл. Не забывай.

Я удивлен, что слабак Марк Ларкин, наверняка прилагающий немало усилий, чтобы даже брюки утром надеть, отваживается стоять напротив Вилли, который выше его сантиметров на пятнадцать и килограммов на сорок тяжелее.

— Я старше тебя! — кричит Вилли. — И я проработал здесь дольше, чем ты! А еще — я гораздо лучше тебя.

— Я твой начальник, не забывай об этом.

— Да, и в этом нет ничего хорошего.

— Тогда увольняйся!

— Нет!

(Есть два выхода из ситуации: если Вилли приложит как следует Марка Ларкина головой о стену нашей кабинки, он вылетит с работы; если не тронет, то у него будет еще больше переживаний и бредовых галлюцинаций о прослушиваемых телефонах, о камерах, установленных позади зеркала, и бог знает о чем еще.)

— Я не буду этого делать, — говорит Вилли. — У нас для этого имеются редакционные помощники.

— Нет. Я прошу тебя сделать это, потому что доверяю тебе.

— Ты просишь меня сделать это, потому что ненавидишь меня, потому что боишься меня.

— Хочешь, чтобы я сказал Регине, что ты отказываешься работать?

Вилли ничего не говорит, а Марк Ларкин переводит взгляд на меня и спрашивает:

— Тогда ты пойдешь в библиотеку?

О нет… Не зря я боялся, что меня приплетут сюда.

— Я обязан? — спрашиваю я.

— Не делай этого, Зэки! — выкрикивает Вилли. — Один из вас, — говорит Марк Ларкин, — отправляется туда, и все на этом, или я вас уволю.

— Я иду, — говорю я.

— Ты не мог бы подвинуться немного?

— В какую сторону?

— Эта ужасная пряжка от ремня, — жалуется Лесли.

— А вот так?

— Все еще не то.

— А так?

— Нет, не сейчас. Я еще не готова.

Я убираю руку из-под ее юбки.

— Это как-то неправильно, — говорит она.

Я сажусь. Волосы Лесли собраны, как обычно, в конский хвост и, несмотря на все мои старания растрепать их, все еще идеально блестящие и шелковистые. Зато я растрепан полностью… бывает ли когда-нибудь таким взъерошенным Колин Тенбридж-Йейтс, утонченный мальчик с плаката Сэйвилла Роу?

— Кстати, я сказал Айви, что между нами все кончено.

Она поднимается и включает маленькую лампу на ночном столике, затем натягивает блузку — у меня ушло минут двадцать на ерзанья, нашаривания в темноте и отвлекающие маневры, чтобы расстегнуть верхнюю пуговицу. Чтобы она выглядела хоть малость не такой опрятной, наверное, на нее пришлось бы высыпать тонну сажи.

— Да. Несколько дней назад, по телефону. Я просто сказал ей, что не люблю ее.

— Ох она, бедняжка. (Слышится как «беднячка».)

Я хочу ущипнуть ее за сосок через блузку, но она смахивает с груди мою руку, как какое-то насекомое.

— Я пытался утешить ее и все подавал ей салфетки, и…

— Подожди. Ты же сказал, что говорил с ней по телефону.

Упс!

— Ну, э-э, да. Но потом я встретил ее где-то… В баре, точно… Хороший бармен всегда держит под рукой упаковку салфеток для подобных случаев.

(Да, ну и наплел! И она поймала меня на вранье, хотя мне и удалось выкрутиться.)

— Мне так жалко ее. Она в самом деле такая хорошенькая, правда?

— Ну да…

— Ты не думаешь, что она, мож-быть, лучше меня?

Я оценивающе смотрю на Лесли. Хотя, «мож-быть», я не сильно растрепал ее волосы и мне не удалось стянуть с нее трусики, но помада размазалась. У нее очень тонкие и бледные губы — что ж, за свою жизнь она переведет меньше губной помады.