Любовь и разлука. Опальная невеста - Сергей Степанов

От этих слов Марья застыла у изголовья постели. Ее сердце было готово выпрыгнуть из груди. Столько лет она не видела Мишу, и вот они встретятся у постели больной царицы! Узнает ли ее государь? Не будет ли разочарован, ведь ей уже не шестнадцать лет, как было при расставании. Невыносимо томительно тянулось ожидание, но вот заскрипел снег у дверей и чей-то властный голос приказал невидимому человеку, оставшемуся снаружи:

– Гришка, жди тут!

Дверь хлопнула, послышались грузные шаги, и в тесную опочивальню протиснулся великий государь. Марья стояла, опустив очи. Вошедший радостно вскрикнул:

– Машенька! Наконец-то! Заждались тебя!

Марья подняла глаза и поразилась перемене во внешности государя. Перед Марьей стоял человек, совершенно не похожий на Мишу Романова, с которым они рыскали по Кремлю в поисках пропитания. Михаил Федорович растолстел, обрюзг и оброс густой бородой. Только кроткий взгляд напоминал приятеля детских лет. Не знай Марья, кто перед ней, она вряд ли бы его признала. А вот государь ее сразу узнал и был искренне обрадован. Он спрашивал быстро и возбужденно:

– Как ты, Машенька? В добром ли здравии? Счастье какое увидеться с тобой!

Государь улыбался и, кажется, совсем забыл, что пришел к больной супруге. Марья приложила палец к губам и кивнула на изголовье постели. Михаил Федорович опомнился, горько вздохнул, поправил шелковую подушку под головой Долгоруковой и спросил:

– Не полегчало ли тебе, государыня? Вся братия денно и нощно молит святого угодника Сергия о твоем выздоровлении. И я молюсь, и всем ближним людям наказал усердно молиться.

– Видать, не угодны Господу молитвы за меня, грешную… чую, смерть моя близка…

– Грех отчаиваться! Отмолим тебя! Я послал богатые вклады во все монастыри, просил служить молебны о твоем здравии!

– Благодарствую, государь… пусть служат молебны за упокой моей грешной души… хочу перед смертью искупить свою вину… при послухах… позови боярышню…

Марья тихо кликнула Милюкову. Втроем они окружили постель умирающей царицы. Долгорукова взяла в свою холодную ладонь руку Марьи, соединила ее с рукой царя и с трудом прошептала немеющим языком:

– Пред Богом и людьми молю тебя, государь… Когда я умру, возьми за себя Марью Хлопову… Благословляю сей брак… Поклянись, государь, что исполнишь мою последнюю просьбу…

– Обещаю! – всхлипнул Михаил Федорович. – Только ты выздоравливай, не оставляй нас!

Долгорукова попыталась улыбнуться, но гримаса боли исказила ее лик. Она обессиленно откинулась на подушку. На глаза Марьи навернулись горячие слезы, Милюкова сдавленно зарыдала. Сквозь слезы Марья увидела, что государь, утирая мокрые глаза, склонился над царицей. Она подумала, что надо оставить мужа наедине с умирающей женой, и увлекла рыдающую Милюкову из опочивальни.

– Ангел! Истинный ангел бедная царица! – всхлипывала Милюкова. – Ангелы на небе нужны, и ее призывают. Ведает сама, что умирает, и благословила ваш брак. Благое умыслила! Ты ведь вернешь меня в ближние боярышни? Али забудешь верную подругу?

– Не сумлевайся, не забуду!

– Зело отменно! – обрадовалась Милюкова, и слезы на ее глазах сразу же высохли. – Не зря я ставила свечку, чтобы меня не сводили сверха. Ты вернешься, а я буду подле тебя.

– Не ликуй раньше срока, – остановила ее Марья. – Марфа Ивановна не хочет меня в невестки.

– Пустое! – отмахнулась Милюкова. – Тебе, может, неведомо, но на Москве каждый знает, что Марфа Ивановна ноне не в прежней силе. Да и государь возмужал. К матери он по-прежнему почтителен, но с ближними людьми зело опальчив. Бояре присмирели, потому как видят, что государь уже не столь тих и кроток, каким был в младые годы.

Михаил Федорович, словно услышав, что говорят о нем, вышел из опочивальни.

– Государыня забылась сном. Посиди подле нее, вдруг проснется и попросит испить или поправить постель, – приказал он Милюковой.

Когда они остались наедине, Михаил Федорович обрушил на Марью множество вопросов. Он хотел знать, как их везли через Камень и не страшно ли было жить в Закаменной стране. Марья старалась отвечать кратко, но все равно час прошел, а она в своем повествовании добралась только до Тобола, потому что государь расспрашивал о мельчайших подробностях. Вдруг в дверь кельи ударили со страшной силой, будто кузнечным молотом по наковальне.

– Это Гришка! – сразу догадался Михаил Федорович.

Он распахнул дверь. За ней согнулся в три погибели окольничий Валуев. Он хотел постучать легонько, но не рассчитал сил и чуть не выломал своим пудовым кулаком обитую железными полосами дверь. Валуев пал на колени, но даже в таком положении был выше царя:

– Великий государь! Пора на службу. Отец настоятель велел братии не начинать без тебя!

Михаил Федорович ухватил окольничего за бороду и начал немилосердно драть ее, гневно приговаривая:

– Ах ты, дерзкий раб! Без тебя, эфиопская рожа, ведаю, когда мне идти в церковь.

Валуев покорно мотал косматой головой и только невнятно мычал, когда его дергали за бороду:

– Виноват, государь!.. Прости ничтожного холопишку!

Михаил Федорович дал исполину пощечину и захлопнул дверь. Отдуваясь и вытирая пот со лба, он сказал Марье:

– Гришка усердный раб, только изрядно дураковат. Приходится вразумлять его телесно, только он такой истукан, что все руки об него обломаешь. Надобно отдать его палачам, дабы ободрали кнутом, да все недосуг и жаль глупого холопа. Неужто ты, милая Машенька, не испужалась на Тоболе, когда по вам стреляли из луков безбожные татары?

– Некогда было пугаться, – отвечала Марья. – Христос пронес, и Пречистая Богородица спасла. Паки всего не перескажешь, а тебе, государь, надобно идти на службу.

– В самом деле пора! – поник головой Михаил Федорович. – Гришка правду молвил. И чего я вспылил? Теперь гневный пойду в церковь, и молитва моя будет неугодной Господу. Сегодня же пожалую окольничему сельцо или деревеньку, дабы он не таил обиду. Ох, Машенька, хитрецы мои ближние люди! Иной раз мнится, будто они нарочно ищут случая, чтобы я их прибил. Знают, что государь отходчив и потом наградит попавшего под горячую руку. Господь с ними, все мы слабые человеци! Пойду молиться за здоровье супруги… Но если не смилостивится Господь, тогда… Царица нас благословила. Теперь я от своего не отступлю. Не буду слушать матушку, и даже батюшка, святейший патриарх, моей государевой воле не воспрепятствует. Прощай, Машенька, и помни, ежели государыня волею Божию помре, я непременно сдержу свое государево слово.

Царь перекрестился на иконы в углу и покинул келью. Марья выждала, когда затихнет скрип снега под ногами царя и окольничего, и выскользнула во двор. Около церкви она нашла дядю. Марья умолчала о встрече с Михаилом Федоровичем и сказала только, что государыня Марья Владимировна просила не держать на нее обиды.

– Царица совсем плоха. Думает, что не оправится.