Инквизитор. Раубриттер - Борис Конофальский

— Так и сделаем, — сказал Волков, он был чуть ошарашен от хитрости монаха.

Даже дышаться ему стало легче, словно в безвыходной ситуации в страшном сражении вдруг открылся ему пусть к спасению от верной смерти.

— Ох и подлый ты поп, — с восхищением ухмылялся Фриц Ламме. — Хитрый, как дьявол. Гореть тебе в аду.

— Вместе, сын мой безмозглый, вместе будем там гореть, рядышком, — улыбаясь, отвечал брат Семион.

Они спустились все вниз. Там так и сидели за рукоделием и Элеонора Августа, и госпожа Ланге. Сыч и монах им откланялись.

Уже у дверей Сыч глянул на господина заговорщицким взглядом, а потом на глянул на госпожу Ланге. Они уже все решили насчет нее.

Глянул и пошел вслед за монахом. А Волков сел к столу. Как ни странно, но теперь у него в душе сложилось холодное спокойствие.

Он спокойно слушал эту лживую женщину, которая была его женой, и ласково ей отвечал. А сам то и дело косился на рыжую Бригитт. Раньше он ее не воспринимал как женщину, отметил, что она хороша, и на этом все. Теперь же нет. Теперь он на нее смотрел иначе.

«Интересно, а насчет „ржавых чердаков и мокрых подвалов“ не наврал ли Сыч?»

Нет, она совсем не походила на Брунхильду. Та была молодая кобылица. Жизни в ней на троих хватило бы, ноги такие сильные, что обхватив мужчину своими длинными ногами во время страсти, причинить боль могла. Обнимала, так не вздохнуть было.

Своенравная, сильная, упрямая была. А Бригитт Ланге совсем не такая. Милое лицо в веснушках, непослушные вьющиеся волосы так густы, что уложить их нет никакой возможности. Грудь невелика, ростом невелика, но жива и изящна. Станом крепкая и…

И кажется хитрая. Всегда молчит, всегда улыбается ему. На ее фоне распутная его жена была совсем не хороша собой. Курносая, с вислыми щечками, маленькая и излишне полная, какая-то рыхлая.

И, украдкой поглядывая на Бригитт, Волков вдруг понял, что она ему нравится и он ее желает.

За ужином он выпил вина и стал все пристальнее смотреть на Бригитт. А та стала замечать его взгляды и кажется, бояться их.

Стала отводить глаза. Смотреть в тарелку и говорить только с Элеонорой Августой. Волков ухмылялся, он знал, что будет дальше, и ждал ночи.

Госпожа Эшбахт в тот вечер снова возжелал внимания мужа, а муж снова отказывался. А она начинала раздражалась.

— Когда же эта ваша хворь утихнет? — зло говорила Элеонора Августа.

— Я же говорил вам уже, две или три недели, — отвечал кавалер и признаться находил в этих разговорах даже какое-то развлечения для себя.

— Господи, послал Бог мужа! — продолжала злиться жена. — Не уж так болит ваша нога, что вы ни к чему не годны?

— Так страдаю, — говорил Волков, — что даже чары ваши женские бессильны те страдания унять.

— Те страдания унять? — Элеонора Августа с презрением смотрела на него и вздыхала. — Святая дева, Матерь Господня, за что мне такое.

— Может, есть за что? — невинно спросил кавалер. — Может, вам помолиться?

— Молилась я, — зло говорила жена, отворачиваясь от него и забираясь под перину.

А Волков только улыбался и ждал, когда же она заснет.

Уж на это Сыч был мастер. Схватить, придушить, притащить, запугать — все это он умел.

Бригитт Ланге спала на сдвинутых лавках рядом со столом, рядом тут же с ней спали его сестра и племянники, а она спала на самом краю. Спала без чепца, в доме жарко, волосы по подушке словно лучи от солнца в разные стороны разлетаются. Красивая. Волков стоял, держал лампу и любовался ею.

Брать ее было удобно. Сыч подошел к ней совсем неслышно и пятерней своею зажал ей рот так крепко, что она только лишь и могла, что мычать. А он одним движением выдернул ее перепуганную из-под перины. Она ручками своими махала, пыталась лицо свое от его лапы освободить, да тщетно. Он поволок ее к двери так легко, словно она совсем невесома. Волков удивился опять тому, как все Сыч ладно делает. Под той же периной дети спали, так ни один даже не зашевелился. Когда кавалер выходил из дома, он обернулся, только Мария, что спала на полу у печи, подняла голову.

— Спи, — строго сказал ее он и вышел на улицу вслед за Сычем.

На небе звезды, тепло, тихо, сверчки звенят в ночи. А Фриц Ламме тем временем тащит полумертвую от страха женщину к колодцу. Ее нижняя рубаха белеет в ночи. Она даже не кричит, хотя теперь может, Сыч рот ей не затыкает, она причитает, молится негромко и плачет, всхлипывает.

А Сыч ее до колодца доволок и животом положил на край, чтобы голова ее вниз, в черноту бездонную свисала и говорит:

— Ну, хватит уже причитать, хватит.

— Господи, да что же вам нужно? — из колодца голос госпожи Ланге словно издалека прилетал.

Волков подошел, поставил лампу на колодец. И говорит, к ней в колодец заглядывая:

— Нужно, что вы нам ответили на пару вопросов.

— Я скажу вам все, отпустите только, живот больно, — всхлипывает Бригитт.

Волков делает знак, Сыч вытаскивает ее из колодца.

— С кем вы были тогда, когда я застал вас в бальной зале? — сразу спросил кавалер, это был первый вопрос, который его интересовал.

— Я… Я была с младшим из Маленом, Гюнтером Дирком фон Гебенбургом, — лепетала женщина.

— А жена моя? — холодно спрашивал он. — С кем была?

Тут госпожа Ланге стала рыдать:

— Господи, Господи, святые угодники и заступники, — она вытирала слезы и, кажется, не собиралась говорить.

— Сыч, — коротко сказал кавалер.

Фриц Ламме все понял, он опять схватил ее и снова перегнул через стенку колодца, только теперь он опустил ее еще ниже, так что приходилось ему держать ее за бедра и рубаху. Волков заволновался даже, не уронит ли дурень ее туда. Но, кажется, тот держал он ее крепко. Бригитт кричал в голос, да разве из колодца докричишься до кого? Нет, только Волков и Сыч слышали ее крик.

— Ну, — спрашивал женщину Фриц Ламме. — Скажешь, кто еще был с вами, кто был с госпожой Эшбахт?

— Скажу, скажу, вытащите меня, Христа ради! — молила Бригитт.

Сыч выволок ее, пока вытаскивал, чуть не стянул с нее ее рубаху.

Хоть и темно было, лампа и звезды немного света давали, но кавалеру понравилось то, что он увидел. Красивое плечо, красивая небольшая грудь. А Бригитт как ее из колодца вытащили, вместо того, чтобы сказать то, что от нее хотели узнать, стала вдруг причитать:

— Господи, не могу я сказать. Она ко мне добра всегда была. С юных лет мы вместе. Она и подруга, и госпожа моя.

— Ах, вот как ты запела, шкура рыжая! — Сыч схватил ее за волосы на затылке рывком, так, что она вскрикнула, поставил на колени, сам присел рядом и зашипел ей в ухо страшным голосом. — Играться со мной надумала? Так знай, господин здесь только один. И это рыцарь Фолькоф, и если он велит тебя повесить, так я повешу. Будь ты хоть трижды подруга дочери графа. Но перед тем, как повесть тебя, я тебя истязать буду, шкуру твою веснушчатую спущу на сапоги себе, хочу чтобы веснушки со спины твоей на голенищах моих было видно. А уж потом повешу тебя ошкуренную.