Прощай, Сколопендра! - Надежда Викторовна Петраковская

И вдруг на глазах эта морда стала рассыпаться на пиксели…Пиксели (словно им дал пинок хороший программист!) — реформировались, трансформировались, подтянулись, завертелись, подравнялись — и воплощнулись в охренительно-знакомую черную морду!..

— Это же — Дасэр! — Закричал я. — Маленький шофер Большого Господина!.. Алло, Дасэр!

Но тут (словно дразня!) изображение в окне расплылось, «прокисло» на миг — и явило уже другое лицо: и этого я узнал! Шкет на самокате (все под ногами крутился…); и еще — опять Дасэр: в роли спасителя неудачного верхолаза… «Тэтти! Помнишь, кто тебя забросил в хату, в спичечном коробке?..»

Но Тэтти — замер. Он — оцепенел. Он даже усиками антенн «молчал».

И ничем не среагировал на последний аккорд: привет, злобная макака, укравшая у нас замечательное Стекло!.. Он только вздохнул — горестно: «Но почему, почему я — не сразу догадался?..»

— Потому, что еще двадцать пять с половиной минут — я ТВОЙ наставник, а не наоборот! — Сказал мастер Хэм. — И я несу за тебя ответственность.

Он сделал едва уловимое движение — и сразу по флангам у него выросли мои бравые ребята-охранники. А еще через миг оба телохранителя превратились в то, чем были на самом деле: в двух застывших в почтении богомолов. Их локти сейчас торчали парой острых мачете. Мне это не понравилось…

Один из них швырнул мне на колени Увеличительное Стекло. Я понял, и тут же переложил его ближе к питомцу мастера Хэма.

И вот он уже встал во весь свой великолепный рост (где ты, Машка? Как вы поживаете, наш незабвенный дядя Жора?.. Разрешите — я представлю вас своему другу…Да-да, с другой планеты…А что здесь такого?).

А еще иастер Хэм добавил с затаенной грустью:

— Возьми, Тэтти-Гон. Пока не разжалован — имеешь право носить! — И невесть откуда всплывшая «сократка» (гордость Верховного Воспитателя!) — мягко и уверенно переселилась на лысую Гошкину голову, осторожно прищемив усики.

— Что ты скажешь в свою защиту, сто тридцать восьмой потомок славного ордена?

Тэтти отчего-то замешкался. А я ничего не понимал. Тэтти — уже подозреваемый?.. В чем?

— Названный брат (тут он почему-то испуганно глянул на меня)…Чоко Мутаку сам произнес братскую формулу. САМ. Свидетели — благородные хранители саркофага!

— Да ну? — Вдруг оживился наставник. — Вот беда-то… А я думал, что воспитал честного Главного Петиметра… — Странная усмешка скользнула по его горбатой морде. — Теперь вижу, что история с колумбийским претендентом на высокий пост — ничему тебя не научила!

— Чоко погиб сам! — Рванулся Тэтти в сторону обвинителя. — Он победил меня на канате…И я танцевал его победу! Вы против традиций, наставник?

Взор хамелеона был неуступчив:

— Ты закрутил смертельную спираль вокруг победителя; ты намеренно сбросил его, хитрый соискатель «разгильдяйки»! Я — обвиняю тебя. Я — твой…несчастный наставник.

— Откуда я знал… — Пытался сопротивляться Тэтти, но в дрожащем его голосе уверенности не было.

— Ты прекрасно все знал! — Оборвал его мастер. — Сказки и легенды — это для него! (Он мотнул мордой в мою сторону). Скажи, человек, каково быть обманутым на Земле?

А я подумал, что они — заносятся. Ну, сделал кандидат одну ошибку…а кто их не делает, скажите? За что же теперь так сурово наказывать?

Они молчали… Я сначала не врубился, а потом — дозрел! Все, что умеет ученик, давно пройдено его учителем… Они СЛЫШАТ меня, когда я молчу. Они СЛЫШАТ меня, когда я думаю. Да, нелегко у них там… А я еще лез в помощники!

— Тэтти-Гон! — Вдруг сказал мастер Хэм с какой-то, скребущей душу, лаской. — Ты был мой любимый ученик… Я думал, что знаю тебя.

— И я думал, что, что наставник меня никогда не бросит, не выдаст, не предаст…

— Не я предал тебя, Тэтти-Гон, мой маленький Гонша! — Проскрипел претор Хэм с убийственной нежностью. Видимо, это было так необычно, что даже близнецы-богомолы одновременно уставились на него.

— Тэтти-Гон, сто тридцать восьмой кавалер! — Торжественно объявил наставник. — Ты САМ исправишь свои ошибки?

Анакорд: тулово

Меня просто физически прошибло!..

Только на один миг я стал огромным (и половозрелым с виду!) растерянным и брошенным всеми чуваком на чужой планете; и мне захотелось провалиться, прорыться, прогрызться — сквозь нашу квартиру, сквозь цоколь и пандус, сквозь все катакомбы и — какой он там ни есть, диаметр Земли!..Вылезть с ее другого бока (что там, Южная Америка?) — и попросить политического убежища.

Это страшное слово: ОШИБКИ.

(Что же ты еще там натворил, «страшный» зеленый маньяк?..)

Прямо на глазах он съежился, усох, истончился — и уже был готов в коллекцию дядьки Мотыля!

А он вдруг — паршивец! наставил на меня все свои руконожки — и объявил!

— Человек сам виноват, наставник. Он — СМЕЯЛСЯ. А традиции нашего рода…

Я уже совсем ничего не понимал.

— Ты действительно смеялся — тогда, во время урагана? Почему ты смеялся? — И этот наставник в черепашьей броне выдвинулся из распахнутого окна вовнутрь…Впрочем, нет. Просто он так вытянул свою шею… Ну — чисто варан коммодский!

— Я — смеялся?!

— Ты — смеялся, — обреченно подтвердил Тэтти.

— Когда нам весело — мы всегда смеемся… — Пояснил я на всякий случай.

— А когда страшно? — Уточнил мастер Хэм. — Когда ты сам находишься прямо в эпицентре смерча?..

— Да нет. В эпицентре — точно! не смешно. Я — знаю…

Наставник Хэм важно кивнул, соглашаясь.

— Запись! — Приказал он. А сам «переехал» в правый нижний угол рамы и стал похож на диктора новостей. И голосом «диктора» объявил: «Файл № 8. Извлечение из памяти: пострадавшего аборигена; сестры пострадавшего аборигена; родителей, замешанных в рождении пострадавшего аборигена и лица неустановленной профессии, сообщившего о конце века электричества.»

Я было дернулся. Но рядом со мной вдруг вырос один богомол, а возле поникшего Тэтти — второй. И тот и другой упреждающе выставили поперек свои острые «локти». И это живое мачете прямо-таки втиснуло меня в спинку коляски.

Я — зашептал:

— Беспредел, Тэтти! И в Машкины мозги забрались… Какое право они имеют…

Но почти сразу я заткнулся!

Да меня никто и не слушал… Даже «названый брат». Даже это зеленое чучело, пытавшееся придать себе независимый вид…Мне не понравилось, как он глядел запись файла № 8. Вид у него при этом был брезгливый, а усики колыхались по бокам головы, как ослиные уши. (По их понятиям — это означало «фальшь» и «клевету».

…А там, на оконном экране, мелькали, всплывали и тасовались никому пока не интересные Машкины события… Вот Родитель№ 2 (тогда еще — не активная африканская путешественница) глумится, больно стискивая волосы на ее темени: цепляет бант к очередному