Молли Блэкуотер. За краем мира - Ник Перумов

Ноги словно отрываются от земли, тают и гаснут звуки мира окрест, и жарко пылают уже не кончики пальцев, но все руки до самых плеч.

Они! Не! Пройду–у–у-ут!..

Застыли в небе чёрные точки бомб, извергнутых витыми глотками гаубиц. Промчавшись по дулу, раскручиваясь на винтовой нарезке, снаряды взмыли в небеса хищной стаей и сейчас обрушивались вниз, все до одного — в неё, в неё, в неё.

И она звала их, манила, тянула на себя, словно чудовищный, неподъёмный груз.

Ко мне. Ко мне. Ко мне.

Поле боя послушно расстилалась перед нею, словно праздничная скатерть, и она, Молли, была сейчас поистине всесильна.

Жгучее пламя клубилось вокруг рук, вздымалось над плечами, растекаясь по ветру дивным огненным плащом.

Кровь становилась пламенем, пламя мчалось по жилам, пламя проникало в самую сердцевину костей.

Ещё немного… ещё самую малость…

«Сгоришь! — закричал чей–то голос внутри сознания. Вроде б госпожи Средней, но нет, сильнее, и… древнее, наверное. — Сгоришь, глупая! И всё вокруг зажжёшь!..»

Сгорю? Неважно!..

«Отпускай! Отпускай, слышишь?!»

Как же хорошо в этом огне! Какой он ласковый, мягкий, как он лучист и тёпел! Обнимает, словно рука друга, согревает, словно одеяло в детской. Нет, я не хочу отпускать его, ещё немного, ещё чуточку….

«Отпускай!!!» — заорал надтреснутый старушечий голос в самое ухо.

И Молли отпустила.

Словно исполинский огненный молот низринулся с небес прямо на ползущий в середине бронепаровик. Сгусток пламени, вытянувшийся из руки Молли и грянувший прямо в основание трубы. С лёгкостью проломивший броневые плиты и пошедший дальше, глубже, круша трубы и паропроводы, стенки котла и огневодные трубки, колосники, саму топку и вообще всё, что попадалось ему на пути.

Молли на миг словно сама оказалась внутри гусеничной машины, в её тьме, среди запахов масла, оружейной смазки, угольной гари, пороха; мелькнули, словно призраки, замершие фигуры людей, бледные и смазанные.

Мелькнули правильные ряды жёлтых снарядов.

Огонь объял боеукладку, завывая от злобного торжества. Он заполнял собой всё, не слушая истошных воплей, он выплеснулся из люков и щелей, из амбразур и бойниц, он повёл могучими плечами, словно пленный воин, наконец–то набравшийся сил разорвать путы, — и тщательно заклёпанные швы меж броневыми плитами послушно расступились.

Там, где только что, натужно пыхтя и изрыгая снаряды пополам с пулями митральезы, ползло механическое чудовище, — там росло и ширилось, лезло вверх, к тучам, весёлое, огненное, золотисто–оранжевое облако.

Но огня было ещё много, очень много, он не унимался, он требовал выхода — и Молли, всё на том же диком кураже, не ощущая, где она — на земле, над землёй или вообще под облаками, потому что поле боя она видела словно с высоты птичьего полёта, ударила снова. По второму из ползунов. Одарила прямо в лоб, в тупое бронированное рыло, в заливающуюся злобным треском митральезу; ненависть сорвала блок стволов с крепления, вбила его в тесное пространство ползуна, словно тараном, прошибла им стенку котла, вогнала его на всю глубину, словно охотник, копьём поражающий чудище до самых кишок и желудков.

И лишь после этого, услыхав дикие вопли обожжённых паром, огонь милосердно положил конец их мучениям.

Боковые стены вместе с пушками рухнули во мгновенно растаявший снег, крышу, что уже разламывалась на части, подбросило футов на тридцать, если не на все пятьдесят; а огонь, не останавливаясь, множеством яростно–ярких, шипящих змей кинулся к третьей — и последней — машине.

Молли встряхнула руками, потому что огонь, даром что её собственный, жёг уже нестерпимо. Встряхнула — и целый веер пламенных брызг устремился к замершему вдруг ползуну.

Люки его распахнулись, и фигурки в чёрной форме одна за другой выбрасывались в снег. Молли не смотрела на них, они ничего не значили, ей нужно было остановить броненосное чудовище — и она его остановила, вогнав последний клуб огня прямо в дымовую трубу.

Она ещё успела увидеть, как рванулись во все стороны струи пламени, как горела броня и как на месте последнего ползуна осталась лишь груда чёрных оплавленных обломков.

И — да, вот оно, её эхо! Катится от неё во все стороны, содрогаются сосны, ой, вот одна взлетела, выдранная с корнем, словно гигантской невидимой рукой, падает вниз размолотый в щепу ствол; а волна спешит дальше, ой, что это, что за огнистые ручьи под землёй, почему там всё начинает бушевать, мама–мамочка, ой, что это, что?!

А потом пришла боль, яростно двинувшая ей под дых, вцепившаяся в волосы, ввинтившаяся в виски и начавшая драть — методично и люто.

Молли успела только взвыть, прежде чем её поглотило милосердное забытьё.

И вновь ей пришлось просыпаться, приходить в себя, мучительно выныривая из омута боли и кошмарных видений. Голова раскалывалась так, что хотелось, по примеру Зевса, попросить кого–то разрубить ей лоб топором. В глазах всё плавало и двоилось. Руки не поднять, ногой не шевельнуть. Ох–ох–ох, ну точно старая бабка…

Но небо над головой по–прежнему ярко–синее, и скрипят полозья по снегу.

— Молли? Очнулась? Сейчас Вольховну позову. — Ага, Таньша. Осунувшаяся и встрёпанная, синие крути под глазами.

— Волка… — у Молли вырвался еле слышный шёпот. — Мы их… мы их… остановили?

Мы. Их. Остановили.

У неустрашимой Волки вдруг дрогнули губы, и она как- то слишком уж поспешно отвернулась.

— Сейчас… Вольховну. — И она соскочила с саней. Соскочила как–то неловко, коряво, зашипев от боли.

Молли закрыла глаза. По вискам размеренно лупили сотни паровых молотов.

Холодные сухие пальцы берут её за кисть. Ласково гладят ладонь.

Госпожа Средняя.

«Голова, да? Сейчас полегче станет. Ох, девочка, если б не ты — не ушёл бы из нас никто. Три чудища их ты сожгла, все три, и только после этого повалилась. Ох, видела бы ты, как они резво от нас в горы драпали! Остолбенели, просто остолбенели, рты поразевали — и бежать! Эх, жаль, совсем нас мало оставалось, не погнать как следует было…

Вот только сил ты отдала… Мы думали, всё, не вытащим тебя. Горела ты вся, маги так горят, когда уже всё, когда умирать решили. Дивея вот так вот сгорела, когда пушечный поезд тот самый взрывала. Хорошо, девочка, что сумела ты огонь этот с себя сбросить, весь на них потратила. Только потому и выжила. Так–то оно вот… — Сухие крепкие пальцы сжали Моллину ладошку чуть сильнее. — Теперь вот отступаем. Сила валит с перевала, Молли, мы такой никогда не видели. Отходим всюду. Что позади, не знаем, пожары сплошные… Ну что, лучше стало, дорогая моя?»