Пляска смерти. Воспоминания унтерштурмфюрера СС. 1941-1945 - Эрих Керн

Через месяц с небольшим 1300 офицеров доставили в Елабугу на Каме, между Казанью и Уфой (к тому времени 700 человек уже умерли). Перевозили в полуразбитых товарных вагонах, предназначенных для транспортировки скота и рассчитанных каждый на 8 лошадей и 40 человек личного состава. Между тем в каждый вагон погрузили по 70 пленных.

Путешествие длилось две недели. Ежедневный рацион включал: ведро водянистого супа на весь вагон, 100 граммов хлеба на каждого и одну селедку на 16 человек. Естественную нужду справляли через щели в стенках вагонов. А там, где ехали больные дизентерией, обстановка была просто ужасной.

Тела умерших по дороге – от 15 до 20 процентов – не выкидывали. Очевидно, начальнику поезда нужно было отчитаться, исходя из количества голов, живых и мертвых. А потому и приходилось живым пленным спать вповалку со своими мертвыми товарищами. Транспорт разгрузили в Кизнере, и отсюда начался четырехдневный марш. Многие умерли по дороге от истощения. Местные жители отбирали у пленных последнее, а сопротивлявшихся избивали палками при полном попустительстве конвойных (русская пословица гласит: «Как аукнется, так и откликнется!» – Ред.).

В новом лагере близ Елабуги, устроенном большевиками в бывшем православном монастыре, также не было ни мало-мальски сносной одежды, ни одеял, ни медицинского обслуживания. Вскоре лагерь превратился в одну огромную инфекционную больницу, но только без лекарств и без врачей. В течение нескольких недель умерло 600 человек. Однако общая численность лагерных заключенных постоянно колебалась вокруг отметки в тысячу человек: с различных фронтов непрерывно прибывало «пополнение». Всех отличала исключительная худоба; даже самые крепкие и рослые не весили более 40–45 килограммов.

Летом 1943 г. положение заметно улучшилось, по слухам благодаря вмешательству американской военной миссии. Питание стало регулярным и достигло 1700 калорий ежедневно. Но в то же самое время военнопленных стали использовать на тяжелых работах, связанных с лесоповалом. Приходилось каждый день возить сани или тележки, груженные бревнами, преодолевая расстояние в 35 километров. Местные жители прозвали лагерных заключенных «сталинскими лошадками».

Обессилевшим разрешалось отлежаться несколько дней на деревянных нарах, дополнительного питания им не полагалось. Но уже и это воспринималось как большое облегчение.

Много раз мы, солдаты Восточного фронта, в суровых условиях ожесточенных сражений обсуждали ужасы немецких концентрационных лагерей и, за редким исключением, горячо осуждали эти бесчеловечные учреждения. Не менее горячо мы осуждали и те позорные дела и поступки, о которых приходилось слышать позднее, и, хотя нашей вины при этом не было, нам все равно было стыдно за Германию.

Но когда я выслушал истории людей, вернувшихся из советского ада, то это чувство стыда за немецкие концентрационные лагеря несколько притупилось. Многие бывшие охранники этих лагерей, которых мы впервые встретили в лагере для интернированных, клялись и божились, утверждая, что у нас не было ничего, даже отдаленно похожего на ситуацию в русских лагерях военнопленных. (Зря божились. Из 4 млн 559 тыс. советских пленных в немецком плену погибло 1 млн 783 тыс. Из 3 млн 200 тыс. немецких пленных в советском плену погибло 356,7 тыс. {Гриф секретности снят; Россия и СССР в войнах XX века / Под ред. Г.Ф. Кривошеева и др.). – Ред.)

Среди непрерывного потока тягостных известий на нашу долю однажды выпало целых полчаса веселья.

Мы сидели рядом с койкой пожилого полковника из Гамбурга, раскрасневшегося в пылу развернувшейся дискуссии.

– Нам следовало оккупировать Англию, – заметил молодой офицер люфтваффе, кавалер Рыцарского креста. – Нам следовало уничтожить этот чертов авианосец любой ценой. Наша роковая ошибка была сделана, когда мы не решились прыгнуть через Ла-Манш сразу вслед за Дюнкерком. Слов нет, операция выглядела довольно рискованной, но зато мы бы выиграли войну. Американцы тогда лишились бы будущих аэродромов для своих бомбардировщиков. Да и захотела бы Америка вообще вступать в войну? В Англии – вот где решилась наша судьба еще задолго до Сталинграда.

– Дорогие друзья, – проговорил пожилой полковник абсолютно серьезно, – давайте же поднимем наши чашки с кофе и выпьем за здоровье победившей английской Лейбористской партии (в конце июля 1945 г. на парламентских выборах консерваторы во главе с Черчиллем потерпели поражение. – Ред.).

В немом удивлении мы обменялись вопросительными взглядами.

– Быть может, господину полковнику пора баиньки? – сказал молодой летчик, откашливаясь. – Мы сейчас же уйдем.

– И вы подумали, будто я рехнулся? – расхохотался полковник, утирая слезы. – О нет!.. Разве вы не понимаете… Никто не мог отомстить Англии за нас более основательно, чем это сделала Лейбористская партия. Великобритания потеряла все, ради чего она сражалась. Ее могучая империя развалилась, и именно после победы над нами. Нам никогда и в голову бы не пришло ставить перед собой столь грандиозные военные цели… Индия, Египет, Палестина и к тому же еще Ближний Восток! И кому Великобритания всем этим обязана? Кому должны быть благодарны мы, немцы, в разгромленной Германии за такое удовольствие? Ну конечно Лейбористской партии! Согласен… Быть может, это и не совсем порядочно, злорадствовать по поводу чужого несчастья, находясь не в лучшем положении. Однако позвольте мне хотя бы эту маленькую радость. Итак, ура Лейбористской партии!

Радостные возгласы и смех еще долго звучали в бараке.

– Это так, – начал я, когда народ в бараке немного успокоился, – но следует иметь в виду один немаловажный момент. Факт остается фактом: любые потери Великобритании одновременно и потери Европы. Нынче британцы оказались в тупике, и выхода из него не видно. Вчерашняя Германия может смеяться по этому поводу до колик в животе, но сегодняшняя Германия должна смотреть с дрожью и страхом на саморазрушительную политику английского правительства. И это сущая правда.

– Вы, я полагаю, правы, – улыбнулся полковник, когда мы начали расходиться. – Но когда я вижу наши разрушенные города, я не могу отказать себе в маленьком удовольствии. Нам конец, тут уж ничего не поделаешь, но мы затянули с собой в бездну чванливую Англию, и пальцем не пошевелив. Мне не следовало бы этого говорить, и вы, пожалуйста, не сердитесь на меня, но я испытал такую радость, что мне теперь легче переносить наше собственное поражение.

Примерно с середины этого года мы стали замечать существенные перемены в обращении с нами. Международная политика начала отбрасывать тень на лагерную жизнь за колючей проволокой. К нам зачастили первые миссионеры из Москвы. Еще вчера они не осмеливались это делать, а сегодня, отбросив всякую осторожность и ловко используя американскую неповоротливость, проповедовали лагерникам свои истины. Группа моих солагерников обратилась ко мне за советом. Мы посовещались и решили не сидеть сложа руки, а действовать и приступили к сбору наиболее важных сообщений из всех газет, какие удавалось заполучить, и в скором времени на этой основе сформировали что-то похожее на «агентство новостей». Это позволяло нам систематически разоблачать коммунистическую пропаганду и, попутно, ортодоксальный национал-социализм, имея в виду тех, кто еще не извлек уроков из прошлого или постарался поскорее все забыть.