Убийца из прошлого - Моника Кристенсен

Больше он сказать ничего не успел: историка оттеснили в сторону, и тот затерялся среди ветеранов, столпившихся у перил и глазевших на клочья тумана внизу.

– Кнут, что это было? – Крепко сжимая руку Эммы, к нему пробился Себастьян. Она была бледна и перепугана.

Кнут стал беспокойно оглядываться.

– Иди к технику и скажи, чтобы готовился к спуску. Попробую отогнать народ от перил.

По размеру платформа была не больше десяти квадратных метров. Люди двигались, теснились в поисках лучшей точки обзора. Наконец Кнут заметил в толпе Хенрика Сигернеса. Тот стоял у перил и с кем-то беседовал, а с кем, Кнут разглядеть не мог. Эмма была на пути к нему и почти дошла. Её вдруг что-то удивило – но тут прямо перед Кнутом кто-то прошёл, он ощутил толчок в спину – и потерял их из виду. А потом Эмма закричала.

Никогда раньше он таких промахов не допускал. Не могло с ним такого быть. Он чуть не убил неправильного человека. Или правильного? В любом случае за перила свешивался не офицер, как он подумал, а историк из Тромсё. Они были так похожи – молодые ребята, среднего роста, светловолосые. Сплошное недоразумение.

Подвернулась возможность. В толпе он медленно пробирался вперёд. Туда, где стояли рядом англичанка и офицер. Но через несколько минут они отошли ещё дальше. Он двинулся следом. Наконец он встал за ними почти вплотную. Зацепился за что-то одной ногой, схватился за её голубую куртку и потянул к большому зазору в перилах. Но потерял равновесие и толкнул в спину офицера.

Мужчину бросило к краю, он стал искать, за что схватиться. Теряя равновесие, пытался соскользнувшей ногой нашарить в воздухе опору. Историк схватил его за руку и держал, пока на помощь не пришли остальные.

Стояли они так тесно, что сначала все решили, будто падает Эмма. А потом заметили Хенрика Сигернеса. Кто-то встал рядом с ним на колени, другие помогали историку перебраться в безопасную часть платформы.

Потом до всех дошло, что это он спас Хенрика Сигернеса. Ему на плечи накинули плед и первой же кабиной отправили вниз, вместе с историком, англичанкой и её мужем. У выхода их уже ждала машина. Он понимал, что наделал.

Уже второй раз за день Кнут звонил в полицейский участок Лонгиера. У Тома Андреассена была плохая новость: вертолёты не прилетят.

– Кнут, они пытались. Вылетели в вашу сторону вдоль побережья. Но у бухты Сарстанген им пришлось развернуться. Видимость такая плохая, что даже береговую линию не различить. Извини.

– Ну, ты и сам понимаешь, что атмосфера здесь заметно накалилась. Не знаю, что буду делать. Нет ли возможности эвакуировать нас каким-нибудь судном? Что насчёт береговой службы?

– Эвакуировать? Сурово. А это действительно необходимо?

Кнут красноречиво молчал.

– Ладно, я посмотрю, что можно сделать.

Повесив трубку, Кнут остался сидеть, глядя прямо перед собой. После несчастного случая поднялась настоящая суматоха. Себастьян и Эмма доставили помятого и исцарапанного, но, в общем, целого и невредимого Хенрика Сигернеса в отель. Кнут попытался расспросить его про инцидент на станции, но ничего особенного не выудил. На платформе было тесно, люди переходили с места на место, задевали друг друга, толкались. Разглядеть что-либо толком было невозможно.

Вдруг на пороге снова возникли Себастьян и Эмма, он сосредоточенный, а она – беспокойная и сердитая. Эмма достала из кармана куртки небольшой коричневый конверт и протянула ему.

– Помнишь, я говорила про снимки, которые отец делал на борту «Исбьёрна» и «Селиса»? Вот они, а если заглянешь в конверт, увидишь ещё и тоненькие листки бумаги. Это список тех, кому следовало отправить фотографии. Мама по какой-то причине этого не сделала. Просто убрала плёнку и список на чердак. Я их напечатала, думала, ветеранам будет любопытно получить фотографии, на которых они совсем молодые, в морском походе. А сейчас не хватает двух снимков.

Кнут взял конверт и вытряхнул на стол несколько чёрно-белых фотографий.

– Я тоже сначала подумал, что Эмма обсчиталась, но потом посмотрел список. – В голосе Себастьяна Роуза зазвенел металл, он говорил как полицейский. – Видишь это имя в последней строчке? Совпадает с твоими подозрениями?

– Но зачем воровать фотографии, если можно было просто их у меня попросить? Я же их для этого и привезла. Что такого особенного могут рассказать снимки пятидесятилетней давности?

– Кнут? Так подозрения подтверждаются? Можешь свериться со старыми документами? Эмма помнит, какие снимки пропали.

Кнут замер, уставившись на стол. Сюда он положил папку. А теперь её не было.

В этот момент в дверь заглянул стюард.

– А, вот вы где. У меня с собой бутерброды и термосы с кофе, я подумал, в гостинице без них обойдутся. Туман и не думает рассеиваться, так что вертолёт раньше чем через несколько часов не прилетит. – Он удивлённо замолк. Остальные так на него смотрели, как будто не понимали, о чём он говорит.

– Кстати, Кнут, я вспомнил, что ещё лежит в кузнице, ну, в той постройке, о которой ты сегодня спрашивал. Может, даже стоит туда поехать и повесить на дверь замок, не знаю. Там несколько ящиков динамита, старой взрывчатки. Ещё со времён угледобычи осталась. От одного чиха может взлететь на воздух. Давно надо было её убрать, но до сих пор ничего не случалось…

Крыльцо стало скользким от влаги, дверная ручка холодила руку. Он вошёл. Ботинки снимать не стал: всё равно в доме никто не живёт. Всего несколько часов назад он здесь спал и позволил себе слабость надеяться. Грезил о будущем, о друзьях. Он опустился в тесное кресло. Он немного замёрз, а щёки горели. Лучше бы посидеть, отогреться и отдохнуть. Но он сделал свой выбор.

Гостиную окутывали тени. На столе в подсвечнике осталась свеча, и он зажег её, чиркнув спичкой. А потом начал приготовления.

Вдруг он подумал, что за всю жизнь у него не было ни одного близкого человека, с которым можно поговорить, которому можно довериться. Не ради прощения – ни от высших сил, ни от людей он прощения не хотел. Он ни в чём не раскаивался, не мог себя заставить. Может быть, и существовал другой путь. Но была война. Он отчаялся. Уходил от преследования и боялся, боялся. Страх изводил его каждую секунду, даже во сне.

Он себя не обманывал. Были за ним поступки, которых лучше бы не совершать. Он скучал по брату, иногда. Вдруг нахлынула такая тоска, что в груди заболело. Нильс. Воспоминания вернули его домой, в Йёвик, в те дни, когда они только собирались ехать в Германию. Вспомнились его непослушные светлые вихры, его радость, что старший брат хочет взять его с собой в Германию, несмотря на возраст.

Время поджимало, но всё уже было готово. На столе лежали две фотографии и пожелтевшая папка. Он огляделся. Икона была там, на стене рядом с кухонной дверью. Казалось, не заметить её было невозможно. Но никто её так и не обнаружил. Люди видят только то, чего увидеть не ожидают. На обыкновенное, привычное внимания не обращают. Оклад тоже был на месте, за все эти годы никем не замеченный.