Защита Гурова - Николай Леонов

Настя посмотрела на собственные ладони, повернула, протянула вперед правую.

– Видимо, на правой. А к чему тебе?

– А сколько лет парню?

– Да к сорока, что ли.

– Рост высокий?

Настя долго смотрела на мужа и всхлипнула:

– Начинается. Ты дома можешь об уголовниках не думать? Не знаю, какого он роста, знаю, приличный человек, живет в дорогой гостинице… – Она заплакала.

– Настенька, милая, – Котов опустился перед женой на колени. – Родненькая, тебе волноваться нельзя. Ты посмотри, какой у меня нос, – он схватил себя за кончик носа. – Такой родился. Возьми врача: если он видит, что человек болен, то не может не думать о его болезни. Я сыщик, любовь моя, такая чертова работа.

Котов шел по ночной Москве. Гостиница, в которую он направлялся, находилась в конце улицы, за углом. Возраст, наколка на руке – не приметы, а слезы… Однако гостиница и какая-то темная история многолетней давности… Позвонить Станиславу? В сыскном деле ложных тревог не бывает, зато случаются упущенные возможности. Он остановился, оглянулся в поисках автомата, увидел его на углу, где и следовало свернуть. Над автоматом выгибал железную шею уличный фонарь. «Если у меня и жетон окажется…» – рассуждал Котов, вытаскивая из кармана горсть мелочи, шагнул ближе к фонарю, увидел за ним человеческую тень и почувствовал опасность. Не может быть… Он одиночка и не станет дежурить у гостиницы, в которой живет. Тень шевельнулась, звякнул металл, Котов прыгнул в сторону, выхватил пистолет и тут же почувствовал удар в бок. Котов в жизни не бывал ранен, но отчетливо понял, что схватил пулю. Он упал, вытянув руку с пистолетом и, удивляясь собственному спокойствию и что не чувствует боли, тщательно прицелился в столб и, когда из-за него высунулась голова, слегка повел пистолетом и мягко нажал на спусковой крючок.

Всякие чудеса встречаются в Москве. Бывает и такое, что вслед за прогремевшими выстрелами раздалась милицейская сирена, мгновенно подлетела «канарейка».

Ловкий старлей в форме осторожно вынул из руки Котова пистолет, нащупал вену на шее и крикнул:

– Сержант, «Скорую»! Бригаду МУРа!

Пока ждали «Скорую» и оперативную бригаду, курили и разговаривали.

– Очередная разборка.

– Первым стрелял покойник…

– Следопыт, покойник не может стрелять вторым.

– А не скажи, старлей. Можно получить смертельную рану и успеть выстрелить.

– Наш покойник не мог, получил пулю в лоб.

– Дуэль на расстоянии пяти метров. Кто кого поджидал? Живой кровью не изойдет? Смотри, старлей, мы труп на себя повесим.

Старлей присел рядом с Котовым: откинул край плаща, дрожащими пальцами поправил наливающийся кровью спецпакет, сказал:

– Я его поворачивать боюсь. Вроде пуля попала в бок, а может, она до легких дошла или еще где… Отвечай потом.

Подъехала «Скорая», милиционеры, облегченно вздохнув, отошли в сторону. Пока врач занимался с раненым, подкатили и оперативники. Они отметили положение тела Котова и разрешили его забрать, а сами занялись покойником.

Плотный мужчина в сером плаще склонил массивную голову над покойником и равнодушно сказал:

– Мудаком был покойник, стрелять не умел, с семи шагов не сумел уложить и поймал пулю лбом. А тот, что увезли, молодец, с такой раной, да после падения, мастерски выстрелил.

– Товарищ подполковник, – обратился к нему оперативник помоложе и протянул удостоверение, которое вынул из внутреннего кармана трупа. – Капитан… контрразведка.

– Разберемся. – Подполковник сунул удостоверение в карман. – Сейчас мафия удостоверения со званием ниже капитана и не выдает. А где второй пистолет?

– Здесь, товарищ подполковник, – старлей патрульной машины с гордостью протянул полиэтиленовый пакет с пистолетом Котова.

– А гильза? Мать вашу, менты называется. Вижу, курили, травили наверняка, а гильзу поискать недосуг?

Иван проснулся от робкого стука в дверь. Экран телевизора мерцал голубоватым светом, походил на огромный глаз. Иван понял, что передачи уже закончились, включил стоявший рядом торшер, взглянул на часы. Уже два часа. Давно он не спал так глубоко и спокойно, да еще сидя. Стук в дверь повторился. Иван провел ладонью по пустому карману, оружия при нем не было, да и быть не могло.

Он откашлялся и, не наигрывая, спросил злым сонным голосом:

– Кто? Ночь, черт побери!

– Иван, открой, это я, – ответил тихий женский голос.

– Кто «я»? – Иван подошел к двери, но «глазка» в ней, естественно, не было. Он долго сомневался, если бы его решили брать, то придумали бы более разумный, тихий способ.

Иван открыл дверь, профессионально сделал шаг в сторону, и женщина, пытавшаяся его обнять, провалилась в пустоту. Он подхватил Лялю, еще молодую крашеную блондинку среднего роста, закрыл дверь и спросил:

– За деньгами пришла?

– Ванечка! – Она все-таки обняла его. – Ну что дура-баба от ревности и злости не придумает! – Она прижималась к нему грудью и бедрами, пыталась поцеловать.

От нее пахло вином. Иван брезгливо отстранился, взял крепко за руку, усадил в кресло.

– Ну что ты еще придумала?

– Да ничего, Ванечка! Ничего! Повиниться пришла! Ну откуда же я знала, что ты такой серьезный и секретный? Говорят, в тюрьму меня посодют! Дак я же не знала, зла не хотела, глупость да ревность бабья! Любила я тебя! Так жили складно, и вдруг ты пропал! Ни словечка! Теперь-то я понимаю!..

Иван сообразил, что ребята припугнули девок, усмехнулся, налил стакан минералки, протянул женщине:

– Выпей, успокойся! Я скажу, никто тебя, дуру, не тронет!

– Вот счастье-то! – Лялька начала судорожно пить, облилась и, отряхиваясь, якобы случайно, расстегнула блузку, открыв пышные груди.

Ивану стало смешно, он протянул руку, потрепал одну из грудей.

– Ляля, ты же знаешь, я умный мужик, застегнись.

– Уж и не мила? – Она прикрыла кофточку.

– Дурочку не валяй, мила не мила! – Он почувствовал желание и отошел в сторону. – Работа у меня.

– Сейчас ночь, людям спать положено. – Она оглядела Ивана. – Хотя ты вроде и не ложился. Я надергалась, знаю, ты не пьешь, шла к тебе, дрожала, глоток сделала. Ваня, мне выпить необходимо.

– Пей, но у меня нету, не держу.

– Расскажите вы ей… Цветы, мол! – Лялька расслабилась, похорошела, легкой походкой направилась к серванту, на котором стояла початая бутылка коньяка, лежали фрукты.

– Забыл. Приятель заходил, мы обедали.

– Знаю я тебя, монаха! – Лялька налила в бокал коньяка, выпила, хрустнула яблоком, повернулась лицом к Ивану, распахнула кофточку, подняла тяжелые, еще не дряблые груди. – Замиримся? И я уйду, забуду, не знала никогда, даже не видела!