Медиа-киллер - Владимир Вера

Молния электрокардиограммой рассекла небосвод, ахнул гром, распахнув ударной волной незапертые на защелки окна. Шторы вздыбились, как корабельные паруса. В оконном проеме огненный карандаш очертил живой лик Миши Зеленгольца…

– Ну, здравствуй, – заговорила огненная голова. – Чего на «Ауди» не катаешься? Ты эту тачку заслужил. И пентхаус свой тоже! И на кой хрен сдалась тебе Инесса Заречная? Ты стал секс-символом этой страны. Выбирай любую. Куда она тебя тащит? Знаешь, что с тобой сотворят, если ты сделаешь то, о чем она просит? Будет Влад Максимов с маленькой сквозной дырочкой во лбу. Тебе это надо? А что до угрызений совести – так разве не ты сам говорил, что в нашем мире выживают самые циничные эгоисты, в ком не приживается сострадание, в ком честолюбие заключает жалость в кандалы, позволяя жалеть лишь самого себя…

– Мишаня, что ты плетешь? Мы ж с тобой практически братья! – восстал я. – Я знаю, кто тебя убил. Неужели ты хочешь, чтобы я молчал?! Эти звери обманули меня, заставили считать тебя подонком!

– Признайся сам себе – тебе удобнее ходить обманутым, – просверлила меня хитрым прищуром светящаяся заревом голова. – Ты же испорченный мальчик, зараженный проказой цивилизации. Ты неизлечим. Единственное твое лекарство – это признание. Разве ты променяешь сверкающую суету мегаполиса на блеклую уединенность отшельника?

– Я не пойду на сделку со своей совестью! Не хочу казнить себя потом всю жизнь за малодушие!

– Так-так, обнаружилось, что Миша Зеленгольц стоит того, чтобы Влад Максимов подставлял под расстрел собственную персону…

– Послушай, что за едкая ирония? По-твоему, я законченный негодяй?

– Не говори чушь. Я же люблю тебя, брат. Но этот проклятый мир обладает авторским правом только на знаки препинания, а предложения приходится придумывать самим. Чем оборачиваются наши потуги и чем заканчиваются – точкой, восклицанием или вопросом. Это уж не нам решать. Мне поставили точку, тебе – восклицательный знак. Лови момент, пользуйся на здоровье, не допускай того, чтобы он ненароком согнулся вопросом и потом отпрыгнул, оставив одну точку. Зачем тебе это?

– Какого черта ты склоняешь меня к предательству?

– Сними установку. Ты же отличный приспособленец, ты умеешь не называть вещи своими именами. Предательство? Напомнить? Две тысячи девятый год, второе августа. Ты приехал ко мне. Меня не оказалось дома, я тогда уехал с режиссером программы за город, к спонсорам. Им надо было напомнить, что ты звезда, а то они забыли. Я тогда с ночевкой уехал. Ритка тебе открыла… Моя Ритка.

– Нет! – заколотило меня в лихорадочном ознобе. – Нет!

– Да… – беспощадно продолжала голова. – Она сказала, что я уехал на целые сутки, пригласила тебя выпить кофе. Вы сидели напротив друг друга, беседуя на отвлеченные темы, но думали почти об одном. Ты думал о том, насколько твоя неотразимость всесильна, способна ли она сокрушить надежные барьеры, предостерегающие мою Ритку от низкой измены, попытается ли она сломать моральный запрет, поддастся ли соблазну переспать с таким красавчиком, как ты…

– У-у-у… – ныл я от разрывавшей мозг правды.

– Ты жаждал доказать себе лишний раз, что твое мужское обаяние сведет с ума любую женщину, даже верную супругу твоего друга и компаньона. Так и царь Давид, имевший множество жен и наложниц, сделал неугодное в очах возлюбившего его Господа, когда забрал красавицу Вирсавию у мужа и отправил слугу на верную гибель. И получил тогда от пророка предостережение в виде притчи о богаче, который возместил потерю одной овечки из своего бесчисленного стада за счет единственной овцы бедняка. Ты поступил так же. Ты не отрицал, что Ритка захочет лечь с тобой в постель из женского любопытства, дабы оценить, каков на самом деле этот хваленый донжуан. Ты думал так. И ты совсем тогда не думал обо мне. Что же изменилось сейчас?

Я онемел. На лбу и шее набухли капельки пота. Раздувшись до предела, одна из капель скатилась по позвоночному желобу вниз, отметившись холодным следом.

– О чем думала Ритка? В жизни не догадаешься… – расплылся хищной улыбкой огненный Михаил. – Ей было интересно не то, какой ты мужик, а то, как хороша собой она. Дерзнешь ли ты ее соблазнять. Пойдешь ли ради женских чар на предательство. И пошел ведь! Так что брось, тебе не впервой! Вы ведь оба тогда меня предали. И ты думал, я не узнаю…

Поникший от разоблачения, я застыл скалистым утесом. А русло реки с живой водой уходило в сторону, пренебрегая идеальным местом для живописного водопада. И не станет эта мертвая скала привлекательной для растений, животных и, в конечном счете, туристов. А ведь были все шансы стать заповедником. Да вот капризная горная река сменила русло. Пробился к скале лишь мелкий ручеек, но так и не докатился до края и не сорвался в обрыв. Высох под палящим солнцем…

– Не огорчайся, – миролюбиво заворковала голова. – Это сначала я неистовствовал. Дал волю гневу. Даже пытался тебе как-то отомстить. Ты помнишь тот случай с кукольной передачей. Мотивом моим были не деньги, а месть. Я ведь до сих пор ее люблю. Мою Ритку. Меня все это выбило из колеи. Я снова начал нюхать, закидываться колесами и глотать литрами эту гадкую «воду». Еще чуть-чуть, и я бы ширнулся. И знаешь, что меня остановило? Я простил вас. Простил и тебя, и Ритку. Я сумел это сделать искренне. Потому что понял, что вы оба всего лишь слабые люди. Обычные конформисты, вы живете по тем правилам, которые регламентируют эту нашу жизнь, но которые не сделают ее вечной.

Я плакал.

– Словом, смог же ты после того вечера второго августа столько времени со мной работать и ни в чем не сознаться. Столько времени обращаться ко мне словом «брат». И сейчас сможешь. Тебе это ничего не стоит. Просто отбрось нравственные предрассудки, и шито-крыто. Хотя постой, я, кажется, знаю, в чем дело. Инесса?! Ты хочешь выпендриться перед ней?! Дурачок! Ах да, она тебе не покорилась. Она не дала. И теперь ты индюшишься, корчишь из себя героя. Интересно, а если б ты ею овладел, имела бы она шанс вовлечь тебя в свою вендетту? Ой, сомневаюсь. Что? Ты любишь ее?! Больше, чем себя? Ладно, я в твою личную жизнь лезть не хочу. Дождь закончился. Тучи расступились. Магистраль для солнечного света открыта. Все, исчезаю… – С этими словами огненный рисунок, шипя бикфордовым шнуром, стерся.

Меня кидало во сне. Я глотал воздух высохшими губами, как проглатывает последнюю каплю из опустевшей фляги иссохший от жажды путник. В глазах свербило, они переполнились влагой. Я вдруг подпрыгнул на кровати и сел на край, глядя широко распахнутыми глазами на оконный проем. Окна открыты настежь. Около полудня, и на улице яркое солнце. На небе ни облачка. «Мишанька… Он был здесь… Прости меня, Мишка, я подонок!»

– Ты хороший парень, Владик, зла на тебя я не держу. Бес тебя попутал.

Я оторопел от страха. Сон продолжался или это происходит наяву?! Как я ни прислушивался, ничего больше не услышал. Мне рассказывали о чокнутых. Им мерещатся голоса. Я решил, что не на шутку переутомился. Уже реальность от сна отличить не мог. А что вообще есть реальность? В реальном ли мире я жил или прозябал в придуманном медиапространстве, где господствует закон каменных джунглей, выживает не сильнейший, а подлейший…