Падение Элизабет Франкенштейн - Кирстен Уайт

Я сосредоточилась на том, чтобы избегать опиума, хотя мечтала о забытье, которое он дарил. Окруженная узницами с пустыми глазами и затуманенным разумом, я испытывала одновременно отвращение и зависть. Неужели это и был способ продержаться? Способ выжить? Так я жила всю свою жизнь: добровольно игнорируя и стирая правду вокруг себя.

Итак, я держалась от опиума подальше; сиделки не возражали, потому что я была безропотна. Но, не имея цели, к которой можно стремиться, я чувствовала, как тают решимость и сила, которыми я когда-то обладала. Скоро я, вне всяких сомнений, позволю опиуму забрать время, оставшееся до того момента, когда Виктор будет готов меня увезти.

***

Я начала разговаривать с сиделками, хотя они были грубы, неприветливы и никогда мне не отвечали. Но мне нужно было чем-то занять себя, а за ужином нам, узницам, не разрешалось много беседовать. Мне хотелось освободить свой разум. Сорвать притворство и фальшь, в которые я куталась, и остаться голой, непричесанной, самой собой.

Чаще всего я говорила о Жюстине. О своей вине. О ее доброте. Я кружила вокруг правды, подбираясь к ране, которая была еще слишком свежа. Когда я наконец произнесу правду, я сдамся. Я начну принимать опиум. И буду искать забвения каждую минуту.

На сорок пятое утро моего заключения я лежала на койке, уставившись в потолок и пытаясь разглядеть в трещинах на штукатурке очертания предметов. В комнату вошла сиделка с подносом еды. Завтрак и обед полагалось есть в одиночестве, чтобы не утомлять наши хрупкие нервы общением.

Я покосилась на нее, избегая смотреть в глаза. Прямой взгляд сиделки расценивали как угрозу; это был верный способ на пару дней оказаться привязанной к кровати. На запястьях и щиколотках у меня начали образовываться мозоли. Кроме того, у меня только что закончилось ежемесячное кровотечение, во время которого мне не разрешалось ходить, чтобы не расходовать силы. Я не хотела проводить здесь больше времени, чем необходимо.

Но благодаря этому вороватому взгляду я успела разглядеть в ее живых темных глазах под накрахмаленным белым чепчиком нечто, напомнившее мне о ком-то, кого я прежде знала. Возможно, я просто страстно мечтала о подруге. Даже такой.

Я не заслуживала друзей. Я была готова рассказать правду. Я закрыла глаза и наконец позволила воспоминанию развернуться полностью.

– Могу я рассказать вам одну историю? Жюстина ее любила. Но на этот раз я расскажу, как все было на самом деле. Я всегда лгала Жюстине. Я хотела сделать мир красивее для нее. Мир уродлив. А без нее стал еще уродливее. Так вот. Слушайте. Мне нужен был Виктор. Мне нужно было, чтобы он меня полюбил. Так что я залезла на дерево и спустилась с гнездом, полным небесно-голубых яиц. Он взял первое яйцо и посмотрел сквозь него на солнце: «Смотри. Видно птенца». Он был прав. Скорлупа была прозрачной, и сквозь нее виднелись очертания свернувшегося в комочек птенца. «Мы как будто заглядываем в будущее», – сказала я. Но я ошиблась. Будущее открылось нам через несколько секунд.

Он опустил яйцо и вскрыл его с помощью ножа. Я испуганно вскрикнула, но он не обратил на меня внимания. Он отломил край скорлупы и поморщился, когда жидкость попала ему на пальцы. Он не любил пачкать руки. Копаться в телах, наверное, было неприятно. Должно быть, поэтому он задушил малыша Уильяма. Чтобы обойтись без крови.

Виктор вытащил из яйца птенца. Он прерывисто вздохнул, и я поняла вдруг, что он напуган. Он поднял на меня глаза – и я, не желая терять этот шанс на новую жизнь, кивнула, чтобы его подбодрить. «Я чувствую его сердце»,– сказал он. Птенец дернулся и задрожал, а потом застыл. Виктор вгляделся в него, потянул его за крошечные коготки, за крылья, которые никогда не расправятся. «Как яйцо поддерживало в нем жизнь? И куда, интересно, то, что делало его живым, пропало, когда сердце остановилось? Только что он был жив, а теперь это просто… предмет».

«Все мы просто предметы», – ответила я, потому что была предметом для людей, которые меня вырастили. Виктор задумался. Он протянул мне птенца, как будто я хотела подержать этот маленький мертвый комочек.

Я взяла его. Он пристально наблюдал за мной, так что я постаралась показать себя храброй и любознательной, как он. Я вела себя так, словно мы не делали ничего ужасного. Я сказала: «Надо вскрыть его, посмотреть, где у него сердце. Может, тогда ты поймешь, почему оно остановилось».

Виктор выглядел так, как чувствовала себя я, обнаружив гнездо: как будто он нашел сокровище.

Я вздохнула. Вместе с пониманием, что я впервые рассказала эту историю до конца, на меня напало оцепенение.

– Из всех преступлений Виктора, из всех убийств, о которых мне теперь стало известно, этот крошечный птенец занимал мои мысли больше всего. Возможно, потому, что думать о птице было проще, чем о Жюстине или Уильяме. Но скорее потому, что я была соучастницей. В тот день я сделала себя его Элизабет. Я наблюдала за тем, что он делал, – без колебаний, без осуждения. Я продолжала наблюдать все наши детские годы. Я никогда не спрашивала, что произошло с рукой Эрнеста в загородном доме. Я просто разобралась с этой проблемой и позаботилась о Викторе.

Я никогда не спрашивала, а он никогда не рассказывал, и каждый из нас полагал, что защищает другого. В момент нашей встречи я запачкала руки в крови. Стоило ли удивляться, что он решил, что я всегда буду принадлежать ему?

Вот тогда-то, подумала я, тогда-то я и перестала быть просто Элизабет и стала его Элизабет. А теперь я не могла быть ни той, ни другой.

– Господь милосердный, – сказала сиделка. – Что они с вами сделали?

Я выпрямилась в постели, потрясенная тем, что со мной заговорили. Ее лицо действительно было мне знакомо, но в тусклом свете лечебницы мне понадобилось несколько секунд, чтобы это осознать.

– Мэри? – спросила я, не веря своим глазам.

Она села, сдернула белый чепец и положила его на кровать рядом со мной.

– Вас было непросто выследить, дорогая.

– Как давно вы здесь работаете?

Голова шла кругом; я никак не могла осмыслить появления здесь, в этом аду, кого-то из прошлой жизни.

– Я здесь не работаю, глупышка. Я пыталась добиться разрешения с вами увидеться, но мне не позволили. Так что я просто стащила их форменную одежду. Выбраться из этой лечебницы нелегко, а вот попасть внутрь проще простого.

Я подняла бровь.

– Так просто, что я сделала это во сне.

– Я предпочла способ, который позволит мне покинуть это место, когда я покончу с делами. – Она нахмурилась, изучая мое лицо. Я вдруг представила, какой, должно быть, у меня вид. Мои руки метнулись к волосам, чтобы их пригладить, но она помотала головой. – Я сожалею о том, что с вами сделали, – сказала она. – Я подозревала в вас сообщницу Виктора, но теперь думаю, что вы просто одна из его жертв.

Я подалась вперед и схватила ее за плечи. Наверное, слишком сильно, но я не могла себя сдерживать.