Нежность августовской ночи - Татьяна Тронина

– Фридрих, вы откроете ей душу в свой следующий приезд, – сладко улыбнулся Ряпушкин. – А сейчас нам надо в аэропорт. Грачев, ты это, не зевай… Жми на газ.

– Ифан, я должен ехать к этой женщине! Звоните Глебу, пожалуйста! А то я сам убегу! – Кажется, Бергер собирался выскочить из авто.

– Стойте, Фридрих! Я сейчас позвоню, позвоню… – Иван Павлович выхватил из кармана сотовый и, мысленно проклиная свою тяжелую судьбу, набрал номер переводчика Глеба Мазурова.

– Алло, Глеб, голубчик… Извините, что беспокою. Тут с вами хочет поговорить Фридрих.

Фридрих вырвал у Ряпушкина трубку.

– Глеб! Глеб, я должен ее видеть. Сейчас, непре-менно! Кого? Да ее, ту самую… которая – свет. Которая Свет-лана! Ну и что? Нет, Глеб, ты должен! Доннер веттер… Да мне плевать! Да, я должен. Я должен ее видеть!!! Как? Да, я запомнил… Данке.

Бергер вернул Ряпушкину мобильный.

Глаза у Фридриха горели, выглядел известный немецкий писатель совершенно невменяемым.

– Ифан. Ифан, мы едем к ней. Глеб сказал адрес.

– Куда? К кому? Боже мой, Фридрих, но самолет…

– Плевать. Мы едем к ней. Это мой… это моя судьба. Понимаете, Ифан?!.

* * *

Третий день Валентин Куделин не выходил из больницы.

Несколько раз звонил домой – у детей все было в порядке, Ваня и Лиза справлялись пока с домашними делами, правда, Лиза жаловалась, что Саня плохо спит по ночам, зовет маму с папой.

– Вань, ты бабушке с дедушкой пока не звони… – сразу предупредил Валентин старшего сына. – Как маме станет лучше, так им и сообщим.

– Пап… – В голосе сына звучала едва сдерживаемая тоска и тревога. – Пап, соседи говорят, будто мама сама с балкона прыгнула… Это правда?

– С ума сошел? Нет. Мама не могла так поступить, – быстро ответил Валентин. – Она белье вешала, оступилась… Мама нас любит, не могла она нас бросить.

– Я знаю. Пап… пап, а ей лучше? – уже с надеждой спросил Ваня.

– Состояние стабильное. Но выписывать пока рано… Главное, вы там держитесь, не вешайте нос. А я должен быть здесь, когда мама в себя придет. Помнишь, когда Санечка рождался, я тоже в больнице у мамы пропадал?

– Да. Да. Ты не уходи, будь с ней. Чтобы, знаешь, когда мама открыла глаза – тебя сразу увидела! Ты ей, главное, передай, что мы ее любим. Все – я, Лизка, Санька… ну и ты.

– Конечно, Ваня, конечно.

Валентин тогда не сказал сыну главного – состояние Зины хоть и оставалось стабильно тяжелым после операции, но особого оптимизма не внушало.

Врачи предупредили – Зина может не прийти в себя. Так и остаться безмолвным овощем… Или очнется, но это будет уже другая Зина – ведь последствия после такой тяжелой травмы головы непредсказуемы.

Валентин вспоминал, как несколько лет назад, когда рождался Саня, жена во время операции (в третий раз рожала тяжело, пришлось делать кесарево) тоже была на грани жизни и смерти. Он, правда, узнал об этом позже, задним, так сказать, числом… Испугаться особо не успел.

Тогда Зина быстро пришла в себя. Валентин ходил под окнами больницы, счастливый, болтал по сотовому с женой… К окну та не могла подойти, лежала. А говорить – могла.

А если сейчас она и говорить не сможет?!

Валентин третий день находился в подавленном состоянии. Сначала, когда ему сказали, что операция прошла нормально и смерть Зине уже не грозит, он находился в эйфории – надо же, помогла молитва!

А потом услышал вероятный прогноз… руки не опустились, нет, но на сердце опять лег камень.

Даже если Зина придет в себя, даже если она сможет говорить, думать, мыслить как нормальный человек… даже тогда – прежнего счастья не вернуть.

Их семейная жизнь погибла. Все потеряно. А дети, когда узнают, из-за чего их мать бросилась с балкона, навсегда проклянут своего отца. Может, и не проклянут…

Но прежнего счастья уже не будет.

Валентин спустился в больничную столовую, купил чай и булочку.

По телевизору на стене показывали новости. Репортаж с улиц – как праздновали День города. Обещали вечером грандиозный салют.

– …К сожалению, в эти праздничные дни не обошлось без происшествий. – Картинка на экране резко сменилась, корреспондент с микрофоном стоял на фоне каких-то руин. – Произошло обрушение пустующего дома на Садовской набережной, погиб один человек. Погибший – сын главы «Урбанис-холдинга» Веры Полонской. Обстоятельства дела расследуются. Согласно показаниям свидетелей и очевидцев, обрушение могло быть вызвано взрывом. В данный момент производится разбор завалов. И вот еще одна подробность, которая стала известна буквально только что, – при разборе завала нашли еще одни останки. Но принадлежат они человеку, погибшему очень давно, поскольку сохранился лишь скелет. Передаю микрофон Акиму Петрову, диггеру, знатоку подземной столицы…

На экране показалась физиономия известного диггера.

– Здравствуйте, – улыбнулся он. – Я считаю, что останки принадлежат жене известного купца, миллионера, построившего этот дом около ста лет назад… Как гласит легенда, муж убил жену и спрятал ее тело в строящемся здании…

Городские легенды были абсолютно неинтересны Валентину. Его сейчас вообще ничего не волновало.

Валентин залпом допил чай, вернулся в палату интенсивной терапии и сел рядом с кроватью, на которой лежала Зина – вся в проводах, датчиках, голова перебинтована. Врачи советовали разговаривать с женой. Возможно, знакомый голос поможет ей выйти из забытья.

У Зины бинты спускались до бровей, а ниже выглядывало мраморно-белое, фарфоровое личико. «Какая нежная кожа…» Невозможно было представить, что его жена – создание столь нежное, хрупкое, трепетное – попыталась буквально размазать себя по асфальту. Грубый черный асфальт – и эта нежная, светящаяся кожа! Несоединимо. Несопоставимо. Они не должны были соприкасаться, эти две материи… Никогда. «Господи, какие дикие мысли в голову лезут!»

– Зина… Зина, это я, – тихо начал Валентин. – Зина, все хорошо. Дети в порядке, дома. Я обедал. Ты ведь всегда волновалась, что я голодный… А я обедал, Зиночка!

Валентин замолчал, переводя дыхание – какой-то ком стоял в горле, мешал говорить. Мужчина прокашлялся, отвернувшись. А когда повернулся, то увидел, что жена открыла глаза.

Зина открыла глаза и смотрела на него. Валентин Куделин содрогнулся. От радости, от мучительного сожаления, раскаяния…

– Зина… Зина, я тебя люблю! – прошептал он и взял ее за руку. – Зина, ты меня слышишь?

Лицо жены было странно безмятежным, счастливым.

– Зина, ты… – Он не смог дальше говорить. «Прости, прости, прости!» – стучало у него в висках.

– Валечка, а почему ты плачешь? – вдруг удивленным, слабым голосом произнесла жена. – Валечка, я тебя тоже люблю… как все прошло?