Комонс - Борис Батыршин

– Так я о чём? – продолжает генерал, обогнав наглого коммунальщика. – Погибший – один из тех двух ребят, которые во время первого Вторжения вычислили Пришельцев и сообщили о них. По сути, благодаря им тогда удалось вовремя принять меры, тут твой писатель нисколько не наврал. А поскольку оба они были в курсе произошедшего – спецотдел взял их под опеку и даже оформил на какие-то мелкие должности – лаборантов, или что-то в этом роде. Так меньше был риск утечки информации, ты же понимаешь…

– Понимаю. На момент Вторжения ему было пятнадцать? Значит, погиб в возрасте тридцати одного года?

– Так и есть. Да ты же видел паспорт, сам можешь посчитать.

– Я и посчитал. А второй? Вы же сказали, что их было двое?

«Волга» свернула на перекрёстке вправо. Кутузовский проспект, до генеральской «сталинки» минут семь по прямой.

– Представь себе, жив, хотя и не очень здоров. Предваряя следующий вопрос – да, мы его разыскали.

– А можно…

– Встретиться? Обязательно. Но не сейчас, потом.

– Говорить, не говорить? Опять этот проклятый вопрос… Дядя Костя, помните, вы говорили об их «шефе»? Я тут подумал – можно попробовать выяснить, кто он.

Генерал бросил на меня взгляд. Он сразу подобрался, лицо хищно заострилось. Матёрый волк почуял след.

– И кто же?

– Я же сказал: могу попробовать. Надо поработать с памятью, материалы захваченной группы тоже изучить не вредно… вы же что-нибудь захватили?

Он кивнул.

– Захватили, конечно. Но тут наши возможности ограничены. У них какая-то нечеловеческая система криптографии, а специалистов у меня нет – ты же помнишь, мы работаем неофициально. Вся надежда на пленника, не может быть, чтобы старший группы не был знаком с шифрами…

«Волга» тормозит, заворачивает во двор. Неприметный гражданин в тёмном пальто, околачивающийся возле ворот кивает – проезжайте. Дядя Костя загоняет машину на стоянку, мы выходим.

– Рюкзак оставь, нам ещё тебя, на Речной везти.

Запирать машину генерал не стал. Ещё бы, во дворе такого дома можно не опасаться ни хулиганов, ни угонщиков.

…я так и не решился рассказать всё. Предположение у меня есть, но озвучивать его пока рано – надо проверять, анализировать, восстанавливать обрывки воспоминаний.

Потому что если я прав – вся эта история предстаёт перед нами в совсем новом, неожиданном свете. А если неправ… но об этом пока лучше не думать.

1979 год, 12 апреля

Подмосковье

Усадьба «Архангельское»

Вечер под звёздами

Голос певицы заполнял небольшое, камерное помещение целиком. Слушатели, в массе своей, худосочные пожилые девушки, с накинутыми на плечи шалями и пёстрыми плетёными браслетами, и такие же пожилые юноши, вечные студенты, завсегдатаи творческих вечеров, бородатые, в свитерах крупной вязки «под Хемингуэя», слушали, затаив дыхание. А Ритуля выводит цветаевские строфы страстно, призывно, заканчивая каждый куплет отрывистой, как удар степного акинака, строкой – так, что даже у анемичной барышни в крайнем ряду горят глаза, а тонкие до полупрозрачности, пальцы нервно терзают бахрому.

На дворе – конец апреля, и на горизонте отчётливо маячат переводные экзамены. Поэтов Серебряного века в программе восьмого класса нет, до них ещё год с лишком – но Галина с Татьяной Иосифовной всё равно вывезли всех желающих на литературный концерт, устроенный её знакомыми-музейщиками в усадьбе-музее Архангельское.

От нас требовалось заявить по одному выступлению от класса, и Галина конечно же, объявила конкурс идей. Я долго не раздумывал – подошёл к Ритке Дымшиц и предложил сделать песенный номер. «Стихи читать там будет каждый второй, не считая каждого первого, – убеждал я её, – а надо сделать что-то нетипичное». И, когда я напел ей, в силу своих более, чем скромных способностей, цветаевские «От стрел и от чар…» в варианте, который исполняла «Мельница» – Ритка сразу загорелась и поскакала вместе со мной убеждать нашу классную. В итоге конкурс прекратился, так и не начавшись, мы с Ритулей и двумя её подругами (гитара и блок-флейта) неделю репетировали после уроков, закрывшись в актовом зале.

Её голос в чём-то даже похож на голос Хэлависсы – мне как-то привычнее называть её Наташей, благо, в конце девяностых мы частенько пересекались на фестивалях реконструкторов-скандинавистов. Сильный, глубокий, от которого мурашки разбегаются по коже… И песня выбрана правильно, реакция зала это подтверждает.

Серёга с Миладкой сидят в углу и на песню особо не реагируют – успели наслушаться во время репетиций. Мы с альтер эго, на правах постановщика номера, стоим возле угла небольшого подиума. Отсюда видны и лица зрителей, и счастливые улыбки наших классных, и дрожание пальцев на отверстиях блок-флейты одной из наших исполнительниц, и царапины на деке старенькой «Кремоны»…

Аплодисменты, Ритуля раскланивается, довольная донельзя Галина встаёт, за ней поднимаются наши одноклассники. Я удовлетворённо толкаю альтер эго «под локоток» – а неплохо мы с тобой поработали? – и совсем было собираюсь впасть в привычный созерцательный транс. Мешает Аст – из своего угла он делает страшные глаза, указывая, то на Миладку, то на распахнутую по случаю духоты, дверь на балкон.

Ну что ж, если девушка просит – надо уважить, тут я полностью согласен со своим вторым «я». А он времени не теряет – шаркает ножкой в ответ на расточаемые Ритулей дифирамбы и бочком, состроив виноватую физиономию – «я только на минуточку, Галина Анатольевна, сейчас вернусь…» – пробирается к выходу. Вместе со мной, ясное дело.

– …Почему всё у вас про кровь, убийства, войну? Вот и эти стихи, прекрасные, конечно, никто не спорит, но ведь – «Чтоб не жил – кто юн!..» Как можно жить с таким? А вы живёте и даже в других стреляете!