Великий Сатанг - Лев Вершинин

Армия — единственный гарант прочной стабильности, и ради этого никакой военный бюджет не слишком дорогая плата. Пока волнорез прочен, волны не смоют берег.

В те дни наши издания печатали не кроссворды, а некрологи. Полосы, развороты некрологов. Инсульт. Инфаркт. Несчастный случай. Грипп. Злокачественная малярия. Рак. Часто некрологи были правдивы, еще чаще — нет. Цензура старалась уберечь нервы налогоплательщиков от действительности, но мы-то знали, что происходит на самом деле.

Виджайя Сингх и Фернан де Вальехо пустили себе пулю в лоб. Старший Ярузек, мой добрый приятель-соперник из войск Союза, забыл раскрыть парашют во время соревнований; это он-то, мастер-наставник десанта первой категории! Да что там!.. И сам я, теперь можно признаться, не раз был на грани необратимого поступка. Возможно, такой выход и был бы лучшим, но я был в ответе за Дархайскую Ассоциацию, и не в моих правилах бросать начатое дело на полпути…

Нет, это не было настоящей жизнью, скорее — всего лишь имитацией ее. И все же мы ощущали себя нужными. Соревнования, обсуждение и издание мемуаров, разумеется, для внутреннего пользования, совместные походы, пикники по праздникам — все это помогало отвлечься от омерзительной реальности. Были дела и посерьезнее. Именно по нашей инициативе возникла идея сбора средств в помощь партизанам генерала Тан Татао, и не могу исключать, что вы помните, насколько успешны были результаты этой кампании. Три каравана с продовольствием, медикаментами и еще кое с чем отправили мы на Дархай, и сам генерал Тан в ответном письме искренне благодарил нашу Ассоциацию от имени дархайского народа, не намеренного склонять голову перед зарвавшимся тираном…

Он очень постарел, генерал Тан, судя по присланной мне фотокарточке с теплой дарственной надписью; когда я видел его в последний раз, это был высокий, худощавый, очень подтянутый человек лет на десять моложе меня тогдашнего. Теперь же на меня глядел со снимка иссохший сморщенный старец, и на домотканой крестьянской одежде чужеродным пятном смотрелись оранжевые овалы погон. Встретившись, я, пожалуй, не узнал бы его. Впрочем, тогда, в Барал-Гуре, мы не были так уж коротки; слишком много было в Империи начдивов, и мне недосуг было уделять внимание каждому…

Фотографию эту я вклеил на почетное место в свой памятный «дархайский» альбом рядом с другой, не менее дорогой мне, — той, где мы запечатлены вместе с начальником имперского Генштаба.

Отчетливо помню: мы убыли на уик-энд в его загородную резиденцию; был чудесный сентябрьский день, и мы, не скованные неизбежной субординацией будней, расслабились под стать неоперившимся лейтенантишкам. Мы беседовали обо всем понемногу, в первую очередь о перспективах осенней кампании. Я полагал, что необходимо учитывать возможность падения столицы; маршал же был убежден, что войска противника неизбежно застрянут в отдаленных предгорьях и рельеф местности не позволит врагу выйти к Барал-Гуру ранее окончания весенней распутицы.

Он исходил из исторических прецедентов, стратегических соображений, да, наконец, из элементарной логики.

К сожалению, он ошибся.

Помню, я позволил себе задать вопрос:

– Маршал, а если все же?..

Договаривать не пришлось. Он понял.

– Видите ли, дорогой мой, — он чуть улыбнулся, и удочка в его руках не дрожала, — девиз моего рода: «Жизнь воина коротка; путь воина бесконечен; преграды для воина нет; победа для воина — не цель». Вот так. И не иначе. Что я могу еще сказать?

Я кивнул. Все было ясно. Такой девиз украсил бы и щит моего предка, сражавшегося после смерти.

Впрочем, все это уже история.

И мой предок, и маршал, и Дархай.

Как бы то ни было, но это был человек огромной воли и кристально чистого мужества. Пятнадцать лет назад я, по праву председателя правления Дархайской Ассоциации, назвал в его честь сына одного из моих парней, понюхавших, чем пахнет ад той проклятой планеты.

Иным имя это казалось излишне экзотическим, они предрекали малышу тяжкие комплексы, неизбежные издевательства и драки со сверстниками.

Глупцы! Где им было понять красоту древнего дархи?..

Въяргдал — так звали начальника Генштаба, что означает «Недремлющий лебедь». И что это, как не истинная поэзия?

А драться мальчишкам всегда полезно. Сталь закаляют в огне…

Мальчуган не подвел ни меня, ни имя. Каждому любителю боевых искусств известен сегодня Въяргдал Нечитайло, абсолютный чемпион Галактики среди юношей по классическому ниндзюцу.

Но сын Игорька был вторым моим крестником. Первому, сынишке моего адъютанта, родившемуся в дни, когда отец его находился в служебной командировке на Дархае, мы, по общему согласию, отменив уже состоявшиеся крестины, дали имя Джеймс Патрик. И никого не касается, почему мы поступили именно так…

– Сэр?

Перкинс, похоже, чем-то недоволен. Ах вот оно что! Десяти еще нет, всего лишь девять сорок семь, а к телефону просят срочно. Старый ворчун не одобряет столь вопиющих нарушений расписания. В принципе не одобряю и я; как правило, с восьми тридцати до десяти ноль-ноль мой телефон отключается. Но сегодня совсем особый случай.

– Переключите на меня, капрал!

В трубке — бурчание; затем возникают связные звуки, и, как я и ждал, это говорит Яан Сан-Каро.

– Господин Мураками?

– Слушаю вас.

– Прошу прощения. — Он, кажется, несколько возбужден, и в этом нет ничего хорошего. — Я хотел бы предупредить, что вынужден несколько запоздать. С вашего разрешения, буду к часу. Понимаете, к часу! Согласно договоренности.

– К тринадцати ноль-ноль, — машинально поправляю я. — Вас понял. Возражений не имею.

Он отключает связь. Я вешаю трубку.

Все-таки этот профессиональный говорун не глуп и не болтлив. Как только я намекнул позавчера, что не очень доверяю своему аппарату, он тут же перешел на безличные, внешне совершенно невинные выражения.

Итак, не в полдень. Встреча перенесена на два часа. Согласно договоренности — это значит, что к новому сроку нужно прибавить час. В сущности, особой разницы нет. И все же досадно. Не могу поручиться, но мне отчего-то кажется, что сейчас любая отсрочка — непозволительная роскошь. Хотелось бы ошибаться, но не исключено, что в данном случае многое могут решить даже минуты…

В столовой десятикратно бьют часы.

Сейчас должен позвонить Огюст.

– Сэр? — На лице Перкинса довольная улыбка. — Вас просит его высокопревосходительство господин Ришар!

О, капрал высоко чтит Огюста. Да и я тоже, признаюсь, еще какой-нибудь месяц назад, даже меньше, был бы рад этому звонку. Но не теперь…

– Переключайте на меня!

Больше всего не хотелось, чтобы Огюст заговорил тем тоном, какой месяц тому сам бы собою разумелся. Он, будто прочитав мои мысли, был сух и подчеркнуто официален.