Вдребезги - Кэтлин Глазго

и хлопнула, закрываясь. Райли подошел прямо к раковине, открыл окно над ней и закурил сигарету.

– Говори, – потребовал он. – Что все это значит? Зачем тебе эта коробка?

– Откуда, черт побери, ты думаешь, появились мои шрамы? – Мой голос надорвался. – Ты думаешь, они просто… возникли сами по себе?

Райли пробормотал:

– Я не знаю… Я просто… Думал об этом как о чем-то абстрактном. – Он выпустил дым в окно. – Я полагал, что ты с этим покончила. Мне и в голову не приходило, что ты хранишь коробку с этим дерьмом, чтобы резать себя, когда чувствуешь потребность.

– Это у тебя есть коробка с дерьмом.

Эти слова вылились из меня, как вода. У Райли отвисла челюсть. Он не знал, что я знаю. Бьюсь об заклад, он и не думал, что я загляну туда или даже догадаюсь.

– Ты что, единственный в мире человек, у кого случаются неприятности? Теперь, когда ты увидел мои вещи, я испорчена для тебя? Это сделало меня реальной? Я больше не печенье, не пирожное и не музыкальный диск? – Мое тело дергалось, чувствуя опасность, и я ловила ртом воздух.

– Не смей. – Его голос прозвучал предупреждающе. – Даже не смей ходить туда. Это… неправильно.

– Я единственная из нас двоих, кто старается не делать плохих вещей, кто пытается стать лучше, а ты за это обращаешься со мной как с дерьмом.

Мои ладони лежали ровно на холодном, липком линолеуме. Я чувствовала вонь немытого пола, грязи в трещинах у стены, всего отвратительного бардака этого здания и Райли, к которому пристал запах алкоголя и облако застарелого сигаретного дыма пропитало его одежду.

Я приносила ему наркотики. Я спала с ним в офисе его сестры. Я позволила ему увидеть себя целиком, каждую частичку, и теперь сижу здесь, на этом мерзком полу, как собака у его ноги. Словно собака, я жду его по ночам. Словно собака, сейчас я, глупая, хочу только, чтобы он приласкал меня, любил меня, не уходил, и это внезапно разожгло во мне злобу и грусть одновременно, и я почувствовала огонь внутри.

Я начала колотить и царапать его ноги. Он подпрыгнул от неожиданности и уронил бутылку, которая разбилась вдребезги в раковине. Он поймал мои руки, выкрикивая ругательства, когда я боролась с ним, и на минуту какая-то темная тень пробежала по его лицу, его губы скривились, запястья напряглись. Я чувствовала кожей, как его пальцы сжались, твердые, как металл. Теперь он кричал, совсем как моя мать: «Что с тобой происходит?», а потом его рука взмыла в воздух, пальцы сжались, ладонь замерла.

Моя мать и ее поднятый кулак пронеслись у меня перед глазами. Я уклонилась от Райли, загородилась от него и приготовилась дать отпор.

Есть тот человек, каким вас видят другие, тот, кем вы являетесь внутри себя, и еще глубже другой, спрятанный человек, голое и молчаливое создание, не привыкшее к свету. У меня он тоже есть, и сейчас я увидела его: спрятанного в Райли человека.

У меня раскалывалась голова. Болели запястья.

– Перестань издавать этот звук, – грубо сказал он.

Я подняла глаза; он потушил сигарету под краном. Горячая бумага зашипела и потом замолчала.

– Ты собирался ударить меня.

Мой голос звучал ровно, словно издалека.

– Охренеть, вот дерьмо. Ты все еще как дурацкий ребенок. Мне уже двадцать семь лет, черт возьми. Что я делаю? Я не знаю, какого черта я делаю.

Когда Райли шел к двери, его лицо от сильной усталости приобрело оттенок бумаги.

Когда закрылась дверь, я выключила везде свет и свернулась калачиком в ванне. Я представила, что нахожусь внутри яйца, металлического яйца, непроницаемого, закрытого от внешнего мира; все что угодно, лишь бы удержаться и не поползти к своей аптечке, не поползти на улицу к велосипеду, чтобы потом остановиться у стоп-сигнала на его улице и сказать ему «прости меня» – но за что, за что, за что…

На следующий день в обед, перед моей первой ночной сменой Райли ждал внутри кафе у входа для сотрудников. Он сидел, согнувшись, на зеленом пластиковом стуле и читал еженедельную газету Тусона. А увидев меня, встал, загораживая проход.

– Ты в порядке? Между нами все хорошо?

Последние четыре слова он прошептал мне на ухо, и я отвернулась от его сухого дыхания.

– Ну все, ладно тебе, – произнес он, как будто я капризный ребенок.

– Ты почти ударил меня, – прошипела я, отходя в сторону. Через дверной проем я видела груды немытой посуды, наваленной в раковинах.

– Прости меня, – проговорил Райли. – Пожалуйста, прости. Я никогда не буду так больше, я обещаю, обещаю, Чарли. Все немного вышло из-под контроля. Да брось. Неужели ты думала, что я буду прыгать от радости, когда увижу твою маленькую коробку?

Он запихнул газету в карман куртки. И взял мою руку, но я отдернула ее. Игроки в Го с любопытством подняли глаза, чашки с кофе повисли в воздухе.

– Пожалуйста, Чарли, прости меня.

Его голос стал мягче, проникая сквозь меня. Я почувствовала, что сдаюсь. Он не ожидал увидеть мою аптечку. Любой был бы расстроен, я думаю, увидев что-либо подобное. Но…

Линус высунула голову из-за москитной двери.

– Чарли, детка, Джули ждет тебя в своем офисе.

Я с облегчением выпустила руку Райли и отступила от опасного тепла его тела. Мое сердце быстро колотилось, пока я шла по коридору в офис.

Джули подняла на меня взгляд из своего вращающегося кресла и тяжело вздохнула.

– Мне трудно говорить об этом. Я не хочу еще раз видеть нечто подобное, договорились, Чарли? – Она потерла свои виски. – Не подумай, что я плохо к тебе отношусь, потому что это не так. Я просто знаю своего брата лучше, чем ты, понимаешь? Ты можешь это понять? Я не собираюсь…

Джули замолчала и посмотрела вдаль, словно раздумывая над чем-то.

– Преподносить меня ему на блюдечке? – закончила я, глядя прямо на нее. Сегодня я чувствовала себя обнаженной, как будто сбросила что-то с себя. Я провела всю ночь в ванне, без сна, думая о той тени, что пробежала по лицу Райли, о борьбе, которая шла прямо перед его глазами. Утром я взглянула на свои угольные грифели и бумагу и прошла мимо них, направившись в библиотеку. Я проверила входящие письма (от Каспер ничего; Майки в Сиэттле; Блю сообщила, что врачи заново думают по поводу ее выписки); я украла двадцать долларов из женской сумочки в туалете. Банкнота была неуклюже засунута в передний карман. Я мыла руки, и меня поразила глупость, с которой оставляют свою сумку с высовывающимися из нее деньгами на полке над раковиной. На самом деле