Темные тени нехорошей квартиры - Евгения Михайлова

Хирург занялся ранеными. Масленников подошел к Насте. Смазал ее ссадины. Приложил марлю, пропитанную чем-то известным только ему, к синякам: «Скоро пройдет», дал таблетку антисептика.

– Я в таком виде, – Настя смущенно стала прикрывать руками разорванную кофту.

– Вид как вид. Для такой ситуации – нормальный. Мы дам в бальных нарядах редко встречаем. Главное, как самочувствие? Стресс, сердцебиение? – Он взял ее руку. – Пульс нормальный. Сердце не болит?

– Нет. Все в порядке. Я хочу вам рассказать. Нужно найти у них одно дело, заведенное для шантажа Нины Георгиевны, которая требовала расследования исчезновения Смирновой. Сфабриковали улики, будто она киллера нанимала, чтобы Лидию убить из-за комнаты. Там должно быть признание конкретного человека, который затем был убит при побеге. Есть и заявление Смирновой, конечно, поддельное. Потом… Такая вещь. У Нины есть синильная кислота для чистки старинного подсвечника. Так вот сын Зинаиды Печкиной, тот, что не в себе, как-то у нее отливал раствор, когда она… Нет, лучше скажу как есть. А то мы с ней запутаемся. Он пришел и попросил яд для того, чтобы травить крыс в своей комнате. На следующий день была отравлена Сидорова. Мне кажется… Нет, я практически уверена, что Нискин имеет к этому отношение. Он был в сговоре с Печкиной. Тем более, он не знал, что вы заберете дело, и, возможно, все-таки хотел повесить это убийство на Нину Георгиевну. Они с Валентиной от жильцов коммуналки хотели потихоньку избавиться… Я даже удивлена, что Лидия Смирнова еще жива. Но я сама ее видела! Сегодня.

– Тьфу-тьфу-тьфу, – сказал Масленников. – В таких делах все может случиться. Слава, ты все слышал?

– Конечно, – флегматично отозвался Земцов. – Сомневаюсь, что эти гаврики пойдут на чистую мокруху. У Насти сейчас к ним неадекватное отношение, что понятно. Но будем проверять.

В это время дверь распахнулась, и на пороге эффектно нарисовался Сергей.

– Не ждали, – констатировал он. – Настя, Мая прооперировали, пули вытащили, кость и суставы не задеты. «Умельцы» стреляли. Врача мне порекомендовали лучшего, все должно пройти. Сейчас пес дома в воротнике. Мама моя там вокруг него страдает. Олежка плакал. А Май молодцом.

– Так быстро? – удивилась Настя.

– Рядом все оказалось. Домой и сюда я без пробок долетел. Другую кофточку тебе привез.

– Ну и муж у меня, – потрясенно сказала Настя.

– А то! – поддержал Масленников, дернув за рукав Земцова, который открыл рот для очередной кондовой шуточки.

– Сережа, – попросила Настя. – Ты поищи, пожалуйста, мой айфон. Там фотография дочери Нины Георгиевны. Ее звали Вероника, и она тоже принимала роды, ухаживала за детьми. Надо и ее показать Виолетте Романовой.

– Конечно. Мы уже брали фотку. Покажу. Чем больше этих Вер у нас будет, тем лучше.

– Почему?

– На мексиканский сериал похоже.

– Ну, да, это очень важно, – кивнул Масленников.

– Есть еще кое-что важное, – серьезно произнес Сергей. – Я потому так и мчался. Не только из-за кофточки. Мне позвонила Маргарита, сожительница Петра Романова. Его застрелили только что во дворе дома. Она говорит, никто не входил. Она тоже была во дворе. Наверное, сквозь заранее подготовленное отверстие в заборе. Он сплошной у них, бетонный, обит жестью…

Лара приняла душ, в коридоре, как обычно, наткнулась на Зинаиду, которая вечно за всеми следила, все вынюхивала, Лара сознательно пошла прямо на нее. Зинаида шарахнулась, будто ушибленная током. Лара вошла к себе, села за стол и положила на руки тяжелую голову, в которой плавали мутные, совершенно беспросветные мысли. Как будто жизнь кончается здесь и сейчас. Объяснить это невозможно. Алексей. Он просто поехал по делам. Она может в любую минуту набрать его номер. Понимание этого всегда ей помогало восстановиться. Она позвонит, если захочет. Поедет к нему, когда он вернется. Он ведь ей обрадуется. Он точно тоскует. Почему же это вдруг перестало иметь значение? В ней что-то сломалось. Это возникло, как внезапная болезнь. «Только не надо больше бреда про предчувствия», – раздраженно сказала она самой себе.

В этот момент в прихожей раздался звонок, кто-то кого-то впустил, потом открылась дверь ее комнаты, и на пороге возник Алексей. Лара была так потрясена – он ведь не мог так быстро из командировки вернуться, – что даже не смогла встать ему навстречу. Он прикрыл дверь, повернул ключ изнутри, подошел к ней, наклонился и положил ладони на ее лежащие на столе руки. Она жадно смотрела в его лицо, видела все сразу: странная, больная улыбка, темная щетина на бледном лице, темно-карие глаза, как две открытые раны… Вместо прекрасного лица любимого мужчины на нее смотрело грозное несчастье, которое сейчас ее сметет. «Этот человек, – говорил сидящий в ней психолог, – самоубийца по сути. Он уничтожает себя, а заодно и меня. Кому-то нужно счастье, ему – наоборот…»

– Здравствуй, дорогая, – сказал Алексей. – Вижу, ты все поняла. Я пришел с тобой попрощаться. Нет, я никуда не уезжал и не уезжаю, – он приложил ладонь к ее губам, задержав вопрос и лаская. – Просто я еду сдаваться. Я сделал то, что хотел. Готовился. Не мог действовать, даже вообще как-то проявляться, пока мама была жива. Ей это причинило бы страшную боль.

– Что ты сделал?

– Убил родного брата. Родного по биологической матери, Виолетте Романовой. Не потому, что она сразу после моего рождения велела маме Варе прикончить меня, чтобы я ему не мешал. И не потому, что я претендую на ее богатство. Пусть оно горит огнем. То есть достается его корове. Я решил его убить за то, что он с ней делал. Я что-то подозревал до того, как вытащил ее из дома. Понял, что она в плену, но подробности, конечно, впечатлили… Ну, не может жить такая мразь, как он, и я не могу, зная, что он живет. Но для того, чтобы закрыть вопрос, я и еду сдаваться. Это лишает меня возможности возникнуть когда-нибудь и на что-то претендовать. Хотя менты бы никогда меня не вычислили. Я приехал на чужой машине, оставил ее неподалеку. Просто угнал чужую, раздолбанную тачку, в которой даже дверь не закрывается. Взяли бы владельца, разумеется. Я был в перчатках, хорошо спрятал винтовку, она на меня не зарегистрирована, так, по случаю досталась. Я и обувь поменял. Ту выбросил.

– Тогда зачем сдаваться? – сдавленным голосом спросила Лара. В ее мозгу судорожно металась мысль: не пустить его, переубедить.

– Я все это делал не для того, чтобы прятаться, а для того, чтобы решение было за мной. Вот и все. Ларочка, – он встал перед ней на колени. – Встретив тебя, я каждый день отменял свое решение. Ты для меня важнее жизни. Но справедливость, как я ее понимаю, оказалась еще важнее. Прости. Мне нельзя было ни начинать, ни продолжать наши отношения, но теперь ты понимаешь, почему я так себя вел. И я прошу тебя, умоляю. Не интересуйся тем, что будет со мной. Отодвинься как можно дальше. Постарайся забыть. Ну, есть же у тебя какие-то свои профессиональные технологии. Примени их ради меня. Я знаю, что ты меня любишь. Так не усугубляй мое положение. Иначе твоя жизнь превратится в кошмар, а я… Мне придется искать способ освободить тебя от него.