Араб с острова Банда - Михаил Васильевич Шелест

Изнуряя себя движением, я вырубался едва прикоснусь головой к тюфяку с соломой. Вероятно, включилась защитная реакция организма. Я отключался намертво.

На двадцать первые сутки дверь растворилась полностью и я почти ослеп от света факелов. Честно сказать, я дико обрадовался.

Вошедшие вытолкнули меня в коридор и заставили двигаться не в сторону выхода, а в противоположную. Я запаниковал и задёргался, но получив неслабый тычок под зад тупым концом алебарды, побрёл дальше.

Коридор заканчивался распахнутой дверью со ступеньками, ведущими вниз, в освещённое факелами помещение. Увидев находившиеся в нём приспособления, я едва не потерял сознание.

— Доигрался хрен на скрипке, — внезапно осипшим голосом сказал я.

Слишком у меня всё шло гладко с момента моего падения за борт, как написал мне в письме один мой давний знакомый, когда прочитал про мои приключения.

До этого мне порой катастрофически не везло, а здесь такой фарт и уже сколько лет.

Я вспомнил про принцип маятника. Чем лучше, тем хуже. «Несчастные случаи на стройки были? Нет? Будут?».

Этот бред заполнял мою голову, когда меня клали на дыбу, привязывали руки и ноги, и навивали верёвки на барабан, растягивая моё тело. Боль, боль, боль, боль и боль заполнили меня.

Не желая уходить из жизни беспомощным калекой, я согласился переписать свои депозиты на указанных мне лиц и рассказать про моё остальное имущество, и как им воспользоваться. Имена были вполне европейские, в основном италийские.

Таким образом я лишился всего своего официального богатства, но меня снова положили на дыбу, и мне пришлось рассказать о спрятанных кладах.

В конце концов мне уже всё стало безразлично. Меня не кормили, чтобы не загрязнять пыточное ложе. Судя по тому, что палачи уходили и приходили, а я отключался в забытьи, суток в пыточной камере прошло несколько.

Потом меня снова отвели в «мою» камеру и я, наконец, потерял счёт времени.

* * *

— Очнитесь, сударь, — сказал кто-то. — Очнитесь!

Меня трепали по растянутому дыбой плечу, и я очнулся от нестерпимой боли.

Я лежал в относительно светлой комнате. Для меня даже полумрак сейчас был, как яркий солнечный день.

— Где я? Кто я? — Сорвалось у меня с губ, и я улыбнулся, вспомнив анекдот: «Могу ли я? Магнолия?». Уже то, что я был не в каземате и не на виселице, для меня было счастье. Что-то изменилось. И, скорее всего, я буду жить.

— Что произошло? — Спросил я склонившегося надо мной старика.

— С вами? Лихоманка приключилась. От истязаний. Руки ноги горели. Ужо гаснет жар то. Слава Господу не вывернули хрящи и не порвали жилы. Да тело немного заязвилось. Да нешто… Пройдёт.

Я с трудом поднял ладони к глазам. От кистей до плеч руки покрывали мелкие раны.

— Я позову князя, — сказал лекарь и вышел, но пришёл не скоро и я провалился в сон.

— Сударь, — снова разбудили меня.

У моих ног стояли два человека. Один мне кого-то напоминал. Кого-то из далёкой прошлой жизни. Второй спросил меня.

— Как, живы?

— Не знаю. Вроде жив, да на долго ль?

— Теперь, надо думать, на долго.

Ко мне подошёл первый и спросил по-английски:

— Вы в порядке?

Я узнал его. Это был один из «инструкторов» ордена, натаскивавших меня в Лондоне.

— Теперь уже да.

Из глаз потекли тихие слёзы.

Глава 23

Я начал вставать только на десятые сутки и был сразу вызван к царю.

Юрий Иванович, второй сын Ивана Третьего, встретил меня сдержано.

— Вы, герцог, взяли на себя самую тяжёлую ношу в моём пути к престолу и будете вознаграждены. Мы не станем обсуждать действия моего брата. Они были вызваны заботой о государстве. Однако вот все, подписанные вами грамоты.

Царь показал на стоящий в углу стол, прям-таки заваленный бумагами.

— Вы очень богатый человек, герцог.

— Всё нажито непосильным трудом, Ваше Величество. Искренне желал укорениться и поделиться частью нажитого с Родиной предков. Но… Не судьба.

— Почему же. Вы можете принять наше подданство. Мы готовы передать вам в удел… Допустим — Рязань. Или Дмитров.

— «Оно мне надо?», — подумал я. — «В вашем болоте для вас карасей ловить?».

— Благодарствую, Великий Государь. Я бы торговлей занялся. Не сам, конечно. У меня хватает служилых негоциантов. Позволь открыть английскую торговую компанию. А лучше — русско-английскую.

— Мы обдумаем дело, — уклончиво ответил Юрий Иванович.

* * *

Я был зол на Говарда, но и понимал, что разыграв меня в тёмную, он не рисковал провалить операцию по замене царя. Получив «казус бели», коим является угроза жизни королевскому посланнику, Англия, используя рыцарей тевтонского и ливонских орденов вторглась на территорию Руси со стороны Нарвы.

Внутри кремля уже действовали сторонники князя и ворота закрыть не дали. В том числе освободили и моих великанов. Двое из шестерых патагонцев погибло, прорываясь к Троицкой башне

Оставшиеся четверо перебили стражу, удерживали башню до подхода основных сил мятежников и вынесли меня на руках. Санчес тоже был ранен: посечён вдоль и поперёк и спасся от кровопотери только нашим проверенным средством: молотым табаком. Я и свои язвы за неделю залечил и патагонцев убедил воспользоваться. Те отказывались категорически.

Юрий сын Ивана Третьего сидел под присмотром шпионов Василия Третьего в Дмитрове, который тевтонские рыцари взяли без боя, и взошёл на престол самолично скинув с него брата.

Не имея наследников престола, Василий Иванович запретил братьям: Юрию и Андрею не только заводить детей, но и жениться, пока у него не родится наследник. Поэтому Юрию брата было не жаль.

Я, честно говоря, этого не знал.

Юрий был младше Василия лишь на год и тоже хотел оставить после себя потомков, но подходил к сорокопятилетию не только бездетный, но и не женатый. Сам он переворот не готовил. Ущербных царём Василием бояр было предостаточно, коих рука Лондона вовремя организовала, себя в этом деле не позиционируя.

Не даром я просидел всю зиму в ордене, уговаривая их начать против Московии войну и организовывая поставки пушек, пороха и серебра. Но я не знал, что сам себе готовлю спасение. Параллельно со мной тевтонцев обрабатывали более тонкие политики. И не только обрабатывали, но и планировали государственный переворот.

Мой арест стал последней каплей в бочке терпения оппозиции, которая, обвинив царя в государственной измене, захватила кремль. То были противники «пролитовской партии», возглавляемой