Последний штурм — Севастополь - Сергей Ченнык

Все как будто ждали этого мгновения. Начинает происходить нечто невообразимое и с трудом поддающееся пониманию. На вполне резонный вопрос квартирмейстера к офицерам штаба: от кого ему теперь получать приказы и вообще, что будем делать дальше, один из свитских генералов со словами, которые Кузмин, с каким-то ироничным подтекстом, называет произнесенными «на несовершенно чистом русском языке»: «Надо доложить князю», ускакал к главнокомандующему. Не сильно раздумывая, не долго колеблясь, за сим «блюдущим» субординацию персонажем унесся весь штаб, предоставив истекающей кровью 5-й пехотной дивизии самой определяться в выборе дальнейших действий. Но в дивизии тех, кто по своему служебному положению и статусу был вправе принимать решения и отдавать приказы, не осталось. К тому времени выбыли из строя ее командир генерал-майор Вранкен, командир 1-й бригады генерал-майор Тулубьев и командир 2-й бригады генерал-майор Проскуряков, все (!) командиры полков и 10 (из 16) командиров батальонов. Из невредимой публики корпусного значения принять на себя ответственность за дивизию не решился никто. Перспектива победы окончательно стала нереальной, искать славу было уже бесполезно, а вот ответственность за поражение нести никто не хотел.

Дивизионный квартирмейстер, оставшись единственным представителем штаба не потерявшим самообладание, организовал вывод дивизии из огня. Он приказал командирам батальонов Архангелогородского полка, увеличив интервалы, пропустить в них остатки трех полков дивизии, и затем, вновь сомкнувшись, прикрывать их отход в близлежащую лощину, обеспечивавшую защиту от неприятельского огня. Как только Вологодский полк отошел, Архангелогородский начал медленное движение, «шаг за шагом», притом в совершенном порядке.

К счастью помогла артиллерия: «В это время, облегченная №5 батарея была сменена, по распоряжению командира 5-й бригады полковника Каннабиха, №3 батареей». Вероятнее всего, что находившиеся в орудийных передках заряды были расстреляны, а зарядные ящики до сих пор не могли протолкнуться по запруженной войсками, двигающимися в обоих направлениях, дороге.

Тело генерал-лейтенанта Реада было оставлено на поле сражения и похоронено французами. При нем неприятельскими офицерами были обнаружены и изъяты служебные документы, в том числе и предписывающие корпусу действия в сражении. Факт интересный, не так часто в XIX в. оставляли на поле сражения генералов столь высокого ранга. А тут, учитывая, что Реад явно был не последним ротным командиром, прикрывающим отступление корпуса, получается картина грустная — тело своего командира штаб просто бросил. Не удосужились даже позаботиться о том, чтобы секретные бумаги не попали в руки неприятеля.

Реад был не единственным, кто ища смерти, видя в ней единственное наказание за происшедшее пал, по словам Горчакова, «…жертвой своих возвышенных чувств», Генерал Вревский ненадолго пережил корпусного командира. Понимая собственную вину, может быть и косвенную, он, по мнению многих участников сражения, сам искал смерти. Поиски были не очень затянувшимися. В его душевных мучениях точку поставили несколько французских ядер, последнее из которых снесло ему голову. «Убит генерал Вревский, директор канцелярии Военного министерства, человек молодой, моложе 40 лет, богатый; человек, которому предстояла самая блестящая карьера! И вот ядро снесло его за пределы здешних наслаждений! Сперва убили под ним лошадь, он пересел на другую; а потом, когда он уже оставил это место и поехал назад, другое ядро, рикошетируя, ударило его сзади в плечо и голову. И это подле Главнокомандующего! Подле него же контузило молодого Корсакова и убило ядром лошадь под адъютантом начальника штаба Крузенштерном. Вот какой здесь дух! Можно ли тут быть трусом!».

Оставим Бергу его эмоции. Вревский сам решил свою участь, сохранив честь, но судьба многих других «невинно убиенных» участников сражения на Черной речке к тому времени еще не определила своего решения.

Лев Николаевич Толстой был менее склонен к сантиментам:

В половине восьмого утра всякая борьба в районе Трактирного моста прекратилась. Однако Горчаков не мог признать столь очевидного поражения и по инерции продолжал двигать войска вперед. Очередным обреченным подразделением стала 1-я бригада 17-й пехотной дивизии генерал-майора Гриббе — Бутырский и Московский полки (командиры — полковник Гернет и подполковник Труневский). До этого времени она находилась в районе Телеграфной горы, где, поддержав полк первой линии — Тарутинский, бутырцы взяли Телеграфную гору и поднялись на склоны горы Гасфорт. Очевидно, главнокомандующий посчитал, что коль силы французов сосредоточены на центральной из Федюхиных высот, удар по восточной из них может иметь шанс на успех. Кроме того, в случае подхода резервов, появлялся шанс на успех очередной атаки: «…в восьмом часу утра генерал Липранди двинул из своего резерва, по приказанию главнокомандующего, 1-ю бригаду 17-й пехотной дивизии генерал-майора Гриббе, для развлечения неприятельских сил и поддержания атаки, направленной против Федюхиных высот. Место этой бригады на Телеграфной горе заняли войска генерала Бельграда, за исключением двух батарейных батарей, оставленных на Чоргунской высоте под прикрытием двух батальонов Низовского егерского полка».

Горчаков надеялся, что новая атака во фланг союзных войск отвлечет часть сил неприятеля и поможет 5-й дивизии овладеть высотами. Вместо отвлечения сил, бригада пошла под удар основных сил пехоты и артиллерии союзников.

Казалось, вначале удача сопутствовала русским. Несмотря на картечь, больших потерь от которой удалось избежать используя местность, бригада перешла Черную и водопроводный канал. Бывшему в первой линии Бутырскому полку противостояли лишь четыре измотанные непрерывным боем роты 19-го батальона шассеров и четыре орудия артиллерийского резерва французов (из 15-го артиллерийского полка), которые Форже предусмотрительно поставил на южных склонах Федюхиных высот.

Панорама Балаклавской бухты. Рисунок Д. Робертсона. 1855 г.

Вид на Балаклавскую бухту со стороны башни. Рисунок Д. Робертсона. 1855 г.