Что не стоит делать невидимке - Росс Уэлфорд

– Ты что, просто блефовал?

– Не совсем. Но знаешь, Эффи, блефу я учился у лучших.

Я не понимаю, о чём он, но скоро пойму.

Меня выписали из больницы, но у меня по-прежнему болит всё тело, а на голове швы.

Папа снял дом в Монкситоне. Он хочет, чтобы мы с ба к нему переехали.

Честно говоря, я думаю, он хочет, чтобы к нему переехала я, а ба пригласил из вежливости, но я надеюсь, она переедет тоже. Будет весело.

В конце концов мне приходится попросить ба прекратить извиняться.

Она делала в точности то, о чём попросила её мама. Ради меня она десять лет прожила под именем Беатрис Ледерхед вместо своего настоящего имени, Белинда Маккей. Она каждый день беспокоилась, что кто-то может её узнать или увидеть связь между ней и «Фелиной».

Она убедила прабабулю подыгрывать ей в этом обмане при условии, что она расскажет мне правду, когда я буду «достаточно взрослой». Но к тому времени она зашла так далеко, что уже не могла выпутаться из собственной лжи.

Я выросла под именем Этель Ледерхед, и ею я и являюсь. Я не выросла под именем «Бу Маккей (или Малкольм? Кто знает), дочь трагически погибшей поп-принцессы Миранды «Фелины» Маккей» – и меня это совершенно устраивает.

Кому хочется быть настолько видимым?

И если бы ба не стала лгать, что изменилось бы?

Моей мамы всё равно бы не было. Это бы осталось прежним.

«Пропавшие годы» моего папы, как он это называет, никуда бы не делись, и он всё равно вернулся бы.

Я могла бы вырасти в Лондоне, но знаете что? Была я там как-то на экскурсии – не так уж там и здорово. Ни пляжа, ни чаек, ни маяка.

Ни Бойди – настоящего друга, который каждый день меня смешит.

Скоро я иду к нему в гости. Он пригласил меня сообщением:

Мистер Эллиот Бойд приглашает

Мисс Этель Ледерхед

На вечер с ужином и откровениями

8 июля, 19:00

Ужин и «откровения»?

Что это за нафиг?

Я прихожу к Бойди в семь, и, когда он открывает дверь, оказывается, что он снял школьную форму (что для него странно) и оделся в чистую белую рубашку, хотя на ногах у него летние шорты. Он практически сияет, как будто только что принял ванну.

Когда я захожу в гостиную, я заливаюсь смехом, потому что на обеденном столе стоят две зажжённых свечи, хотя вообще-то ещё светло.

– Бойди! А свечи-то зачем? – я смеюсь, а потом морщусь, потому что смеяться ещё немного больно.

– А, эт’? Низачем. Я, эм… Кажется, мама не убрала их отсюда после какого-то посетителя или что-то такое, вот так.

– А где твоя мама? Я пойду поздороваюсь.

– Ох, она, эм… её нет дома.

Он то ли юлит, то ли нервничает. Может, беспокоится из-за своих откровений, какими бы они ни оказались. Я-то думала, что мы с Бойди сядем и послушаем музыку, или поиграем в приставку, или посмотрим телик, но вместо этого он открыл французское окно на террасу (теперь, когда я об этом думаю, оно звучит гораздо роскошнее, чем есть на самом деле, потому что по сути это небольшой мощёный участок в крошечном заднем саду).

Он приносит мне сок со льдом и глубоко вдыхает.

– Не у тебя одной есть секреты, ты в курсе, Эфф?

Он перебирает руками.

Я терпеливо жду. Я вижу, что ему нелегко.

Тогда-то Бойди и говорит, что его папа, крутой лондонский юрист, отбывает семилетний срок в тюрьме города Дарема за мошенничество.

– Ого, – говорю я, выходит странновато, но прекрасно выражает мои чувства.

– Но это ещё не всё, – он не смотрит на меня, и всё остальное просто выпаливает.

У его мамы биполярное расстройство, которое он объясняет как психологическое состояние, при котором человек иногда безумно энергичен, едва ли не до маниакальности, а иногда ужасно вымотан и подавлен. Порой это не даёт ей работать, а однажды она даже попала в больницу.

– Когда это было? – спрашиваю я, но мне кажется, я уже знаю ответ.

– Когда я начал тусоваться с тобой. Мне нужен был кто-то, кто просто… не знаю. Не будет ужасно ко мне относиться. Когда маму увезли, ты осталась, в принципе, единственной.

Я пью сок в тишине. Я действительно не знаю, что сказать.

Наконец Бойди нарушает молчание.

– Это важно? – спрашивает он.

Видимо, вид у меня непонимающий.

– Это важно, что мой папа жулик, а моя мама… – он задумывается на мгновение. – А моя мама психически нездорова?

– Важно? Конечно, это важно! В смысле, они оба офигеть как важны.

– Нет, я имею в виду… для тебя это важно?

Тут до меня доходит.

– Нет, Бойди. Это не значит, что ты нравишься мне меньше. Перед каждым из нас свои реки, но у нас есть материал, чтоб построить мосты.

Он насмешливо кривит губы.

– Так моя ба говорит, – объясняю я.

– Блин. А я-то уж подумал, тебя какой-то философ покусал.

Потом он начинает рассказывать. Про болезнь мамы (которая началась много лет назад), про отчаяние папы, когда его юридическая фирма начала терпеть убытки, и небольшую хитрость, которая переросла в крупное мошенничество, и суд над папой, который состоялся именно в то врем, когда маму положили в больницу…

– Он хороший человек, – говорит Бойди о своём папе. – Тебе бы он понравился. Но он… он принял несколько плохих решений.

– И теперь ты за главного? – спрашиваю я.

– Ну, когда у мамы дела плохи – приходится. Прямо сейчас она в норме. Поехала папу навещать. Итак – ты голодная? Я пробую новый рецепт.

Тут-то я и понимаю, почему он такой отличный повар. Потому что ему приходится готовить себе самому, когда мамы нет дома.

У меня такое чувство, будто я вижу Бойди в совершенно новом свете. Однако он какой-то странный и дёрганый на протяжении всего ужина – а он настаивает, чтобы ужинали мы за столом, а не держа тарелки на коленях, как обычно. Он приготовил что-то с говядиной – пальчики оближешь, и я всё говорю: «М-м-м-м, вкуснятина» и всякое такое, но Бойди всё равно как будто отвлечён.

Наконец он говорит:

– Эффель?

– Бойди?

– Есть кое-что, что я собирался сказать.

– Да?

Я настораживаюсь, потому что думала, что все откровения уже позади. Что он собирается сказать? Ох, стоп. Да, конечно, нет. Да, конечно, нет?