На войне как на войне. "Я помню" - Артем Драбкин

– А себя как минометчика можете оценить?

– Ну это другие люди должны меня оценивать, а не я сам. Но я могу вам сказать, что командиры батальонов нашего полка для усиления всегда просили прислать именно мою батарею, особенно после того случая, когда мы заняли круговую оборону и отстояли брошенные пехотой позиции. Но мне, конечно, значительно помогало мое образование и то, что я хорошо знал тригонометрию, в артиллерии это очень важно. Приведу вам простой пример.

До меня батареей командовал старший лейтенант с шестью классами образования. Так когда я принял батарею, то солдаты даже не умели правильно строить веер. Устанавливали веху, шагами мерили и вносили поправки в прицел. Поэтому первое, с чего я начал, и бойцы это приняли с восторгом, научил их строить веер через основное орудие и прицел. И когда я всех наводчиков этому обучил, то они мне сказали: «Это же так просто, оказывается».

Я понимал важность образования и именно поэтому всегда старался подбирать себе пополнение из молодых ребят с образованием. Например, на Курской дуге нам прислали много узбеков, но мне удалось выбрать человек десять, восемь из которых были молодые ребята, окончившие десять классов. Все они были грамотные ребята, которыми я был доволен. Недаром говорят, что войну выиграли молодежь и десятиклассники, в частности, все-таки образование очень многое значит.

А так я никогда не считал, что делаю что-то особенное. В передовой траншее мне оборудовали НП, проводили туда связь, и я почти всегда там находился и корректировал огонь батареи. Причем если телефонисты у меня часто менялись, чтобы отдохнуть, то меня лишь изредка подменял командир взвода управления.

И фактически я все время занимался своей повседневной, рутинной работой – засечь цель у немцев и накрыть ее. Как-то, например, у села Дмитриевка на нашем участке объявился немецкий снайпер и просто житья нам не давал. Где-то неделю мы его выслеживали, потому что он очень хорошо маскировался, но потом все же проявил неосторожность. На солнце у него блеснула оптика, а мы как раз наблюдали за этим местом, потому что так и предполагали, что он примерно там прячется. Я пристрелял одинокое дерево метров в двухстах от этого места, довернул прицел, и тремя минами мы накрыли этого снайпера. И больше по нам уже никто не стрелял…

– А вообще немецкие снайперы часто досаждали?

– Постоянно надо было быть начеку. А одно время у меня на пилотке была такая специальная вуаль защитного цвета с прорезями для глаз.

– В должности командира минометной батареи вы провоевали больше года. Разве вас не должны были повысить?

– Мне несколько раз предлагали стать командиром стрелкового батальона. Но если в своем деле я хорошо разбирался и чувствовал себя как рыба в воде, то вы, например, только представьте себе структуру стрелкового батальона: роты, различные вспомогательные подразделения, обозы, санчасть, в общем, целый организм, чтобы управлять которым, нужно иметь определенную подготовку. Правда, мне ПНШ командира полка всякий раз говорил: «По ходу разберешься и научишься». Но я каждый раз отказывался, потому что ясно понимал, что кроме этих курсов у меня другой подготовки не было. А вот когда из-за больших потерь мне предложили организовать этот учебный дивизион, то я с радостью согласился.

– Вот вы упомянули, что у вас в батарее служили узбеки. Вообще с людьми каких национальностей вам довелось воевать вместе?

– Самыми разными, но в основном у меня были славяне: русские, москвичей помню, украинцы были. Кстати, на Курской дуге у меня была усиленная батарея – шесть минометов, а так обычно четыре. Но тогда в полку были настолько большие потери, что всех кого можно забрали в пехоту, пожилых забрали в обоз, причем я помню, что с такой неохотой расставался с этими пожилыми солдатами. А с одним расчетом вышло так.

Шел дождь, и во время беглого огня заряжающий бросил в ствол мину и когда нагнулся за второй, то плащ-палаткой нечаянно накрыл ствол, а взрыватель же у мины очень чувствительный, поэтому мина при вылете из него разорвалась… Весь расчет, конечно, погиб. Я потом ходил смотреть, ствол миномета был как цветок, так его при взрыве раскурочило… Но больше у нас таких случаев не было.

И вот тогда мне как раз и прислали этих узбеков. Я сразу постарался их почаще задействовать, например, в кочующем расчете, чтобы они побыстрее втянулись в боевую работу. Конечно, они сильно выделялись на общем фоне. Ведь, например, из них было двое пожилых, так те даже по-русски почти не разговаривали.

– Некоторые ветераны рассказывают, что к нацменам было несколько пренебрежительное отношение.

– Нет, ни отрицательным, ни пренебрежительным я бы его не назвал, а скорее особым. Но это ведь и вполне понятно, потому что люди совсем другой культуры, зачастую малограмотные, плохо владели русским языком.

– А евреев, например, вы встречали на фронте?

– Насчет евреев я вам так скажу. Так же, как и к людям всех других национальностей, я всегда относился к ним с большим уважением, но до войны на Урале их было очень мало, фактически единицы. Например, у нас во всей школе было всего несколько евреев, и никто и никогда их не выделял. Они были точно такие же ребята, как и все остальные. Так же дрались, так же проказничали, в общем, были как все.

Кстати, в детстве у меня был такой забавный случай. Когда моего отца перевели на работу из Кунгура в Свердловск, то естественно, что нас он взял с собой. А мой дядя работал на «Уралмаше», и когда мы только переехали, то он сразу провел со мной примерно такую беседу: «Ты здесь смотри, у нас тут ребята совсем не такие, как у вас в Кунгуре. Тут надо держать ухо востро». В общем, настропалил он меня порядочно, поэтому я уже был настороже.

И в первый же день в новой школе, когда на уроке физкультуры я встал в строй, ко мне подошел самый большой мальчик в классе, как потом оказалось, еврей, Шнеерсон, кажется, была его фамилия: «Ты не по росту встал», и вытолкнул меня в конец строя. А я смотрю, что вроде встал как раз по росту. Учительница нас еще спросила: «Ну что, разобрались?» – и на этом все и закончилось. А на перемене Ефроим, но мы его называли Фромка, подходит ко мне: «Ты что?» В смысле того, что не слушаюсь его, и дал мне тумака. И я тогда подумал: «Ну если так пойдет и дальше, то меня тут совсем затюкают». И когда он на перемене с другими ребятами курил в туалете, я разбежался и с разбега дал ему головой в живот. Он согнулся, заплакал. Но об этом стало известно директору школы, отца вызвали и сказали ему: «Ваш сын – самый хулиганистый мальчик в школе…» Вот так курьезно произошло мое знакомство с евреями.

Зато за все время на фронте, сколько я ни был, но на передовой евреев почти не встречал. Да и вообще, в армии за все время войны я их видел едва ли не считаные разы. Пальцев одной руки хватит, чтобы перечислить все эти случаи.

Первый раз это было еще в 175-й дивизии, там у нас заместителем командира по материальному обеспечению был майор Тульчинский. И когда наша дивизия при отступлении оказалась в тяжелейшем положении, то ему поручили увести в тыл остатки дивизионного транспорта. Но он его так увел, фактически потерялся, что мы его еле-еле догнали только в Урюпинске. И когда мы туда все-таки добрались, то увидели, как он там себя вел: постоянные пьянки, оргии с женщинами, вольное распоряжение продуктами…