Берег тысячи зеркал - Кристина Ли

он не пытался исправить меня. Он хотел меня такой, какой встретил, и дал то, что мне было нужно, без лишних слов. Дал себя.

— Платини не тронет тебя, — отец холодно встречает мой взгляд. — Можешь мне верить. Все это надуманные инсинуации вокруг борьбы за остров. Жаль его сына, конечно. Ситуация, видимо, вышла из-под контроля.

— Не надуманные, отец, — наклонившись над столом, я беру тарелку отца. Легко и привычно накладываю в нее еду, и продолжаю будничным тоном: — У меня были отношения, о которых ты, вероятно, уже наслышан. Скорее всего, сам Платини не погнушался их раскрыть.

— Погоди, — отец хватает мою руку, а заглядывая в глаза, тихо спрашивает: — Так значит, ты действительно была на месте убийства Поля?

— Была, — отвечаю, а положив тарелку перед отцом, сажусь обратно. — И я поеду на Коготь, отец. Если разрешишь, мне завтра понадобится твоя ласточка.

— Вера, что происходит? — отец насторожено хмурится. — То, что рассказал Вадим — правда? Он действительно подверг тебя опасности?

— Вадим Геннадьевич ни в чем не виноват, — отвечая, сжимаю вилку в руке. — Он не виноват в том, что я попала в такую ситуацию. Я сама решила проследить за Полем, и как видишь, ни чем хорошим это не закончилось.

Папа сжимает челюсти, на его лице появляется гнев, а в глазах сверкает что-то непривычное.

— Это недопустимо, — чеканит.

— Но это случилось.

— Вера, — он пытается надавить, но я осекаю его.

— Папа, — тихо, но с нажимом произношу. — Не вмешивайся в это. Платини не сможет ничего доказать. Нет никаких доказательств того, что мы были на месте убийства. Корейская сторона об этом позаботилась.

— Это я виноват. Не поедешь ты никуда. Еще не хватало…

— Поеду, — парирую, а отрезав кусок мяса, пробую божественный шашлык отца.

— Вера, это опасно. С тебя достаточно потрясений.

— Потрясение я устроила себе сама, папа. Нормальные люди воспринимают горе адекватно. Не заставляют переживать о себе, а наоборот цепляются за родных и близких, чтобы справиться, чтобы не причинять боль всем. Я же… Я сделала все неправильно.

Теперь я это понимаю. Возможно, поняла бы, и не встретив Сана. Гадать нет смысла, результат очевиден — мне до сих пор больно, я чувствую тень за спиной, но теперь знаю, что не должна демонстративно требовать утешения. Нельзя вести себя постоянно так, чтобы намеренно вызывать всеобщую жалость. Я не самая несчастная женщина, не самая побитая, и чего уж греха таить, — моя жизнь, несмотря на трагедию Алексея, далека от сложной.

Мне нужно поставить точку и двигаться дальше. К сожалению, без него.

Еще несколько дней, папа каждое утро встречает меня хмурым взглядом. Он пыхтит, злится, но молчит. Не возражает против моих решений. Хотя и без особого удовольствия, но молча, наблюдает. Через неделю, я принимаюсь переоборудовать кабинет матери в свой. Для этого еду в нашу с Алексеем квартиру. Не для того, чтобы забрать оттуда необходимые вещи, а чтобы забрать все вещи. Двушка на Русановке принадлежит ему, и единственно правильным решением будет забрать все свои вещи и покинуть дом, который когда-то был нашим.

Входя в квартиру, замираю на входе. Свекровь побывала и здесь. Я вижу это сразу. Документы Алексея исчезли, как и некоторая мебель и техника. Зайдя на кухню, не нахожу своей печки и еще нескольких приборов. Опустив голову, и с горькой улыбкой разочарования, хмыкаю. Не удивительно. Надеюсь, в мое белье она не залезла. Жаль будет не досчитать трусов, или пары носков.

Опустившись на стул у стола, провожу рукой по столешнице из грубого дерева. Я не знаю, из какой древесины она сделана, но хорошо знаю, что помнит этот стол. И что помню я…

За спиной слышится смех. Он звонкий, но звучит издалека. Я вхожу на кухню в свободном коротком халате. Длинные светлые волосы достают почти до поясницы. Алексей их любит настолько, что запрещает закалывать, когда мы дома. На моем лице вспухли губы от поцелуев. Они зудят, как и кожа у рта, которая раздражена из-за прикосновения жесткой щетины. Я встаю у холодильника, пытаясь не становиться на кафель босыми ногами. Он холодный, а за окном католическое рождество, и крупными хлопьями падает снег. Под халатом, конечно же, нет ничего, а на часах примерно три часа утра. Алексей получил увольнение на новогодние праздники, и приехал из Харькова. Мы решили не выходить из дому несколько дней. Нам это не нужно.

Я смотрю, как открываю холодильник. В реальности он пустой, но в воспоминаниях в нем лежит любимая еда мужа, несколько бутылок вина, вкуснейший морс, и продукты для новогоднего стола. Привычные консервированные горошки, кукуруза и три палки докторской колбасы. Повернув голову, смотрю на то, как на кухню входит Алексей. Он только что вышел из душа, его волосы влажные, а крепкая грудь не до конца высохла. На ней в свете ламп искрится влага. Он красив, и он мой. Так я думала тогда. Думала, что самая счастливая, самая желанная, и самая красивая. Он говорил мне об этом всегда, когда мы занимались сексом. Шептал на ухо жаркие слова, прижимал сильными руками к себе, заставлял гореть в его объятиях. Я гордилась, что на моего мужчину женщины смотрели с жадностью. Нравилось, что нам завидовали.

Я действительно утонула в любви, считая, что все должны видеть мое счастье. Это и заставило сломаться. Я слишком самонадеянно верила, что так будет всегда. Когда потеряла это — потеряла себя.

В подобных воспоминаниях, обхожу каждый угол квартиры. Всюду мерещится прошлое, но его в моем будущем нет. Я должна это понять.

Сложив в чемодан оставшиеся вещи, провожу рукой по одной из блузок.

— Вот и все, — тихо говорю, а закрыв чемодан, поднимаюсь. — Сегодня все закончится.

Опустив взгляд, раскрываю ладонь. В ней лежит крестик Леши. Он почти такой же, как мой. И я его потеряла. Потеряла вещь, которая принадлежала его бабушке. Родители свекра православные и верующие люди, из очень богатой и зажиточной семьи. Когда-то, в простонародье, таких называли куркулями и панами. Так и было. Крестики достались нам с Лешей от покойной Марии Назаровны. Она смогла передать их нам лично на свадьбе. К сожалению, через несколько лет, бабушка Алексея скончалась. Ей было девяносто два, но для меня молодость этой женщины таилась в ее мудрости.

Чтобы она сказала, узнав, что ее любимая невестка бросает ее внука? А ведь это я и делаю, когда открываю багажник папиной машины, и кладу туда всего один чемодан. Остальные сумки летят в мусорные баки. В них вещи, купленные с ним, белье, фотографии,