Наследница Вещего Олега - Елизавета Дворецкая

– Но Якоб ушел собирать эти деньги среди наших единоверцев! – Изумленный хозяин воздымал руки к небу.

– Он собирает слишком долго. Князь повелел в обеспечение долга забрать у тебя со двора девку. Вот эту! – Десятник плетью показывал на какую-нибудь из молодых женщин, которая по виду более походила на родственницу хозяина: дочь, молодую жену или невестку. – Взять!

И если хозяин продолжал противиться, следовал короткий приказ:

– Дайте ему по голове!

Потом отроки хватали женщину и волокли на улицу. Дворы один за другим наполнялись воплями и плачем. Иные из поручителей успевали закрыть ворота, но тогда быстро появлялось заранее приготовленное бревно, и отроки в шесть пар рук принимались колотить им в ворота. Не рассчитанные на настоящую осаду, те быстро начинали трещать и ломаться, и вот уже створки валились наземь под ликующие вопли отроков. Иные жители Козар пытались бежать, но оказывалось, что все выходы из урочища прочно перекрыты уже княжьими гридями: те сами не вмешивались, но, перегородив проходы стеной щитов с выставленными копьями, не выпустили из Козар ни одного человека. Мало кто понимал, что происходит, в урочище у Почайны везде звучали испуганные и горестные голоса. Иным с испугу померещилось, будто князь решил вовсе уничтожить все хазарское население города.

– Это месть, его месть за то, что в Самкрае ему не дали продать товары! – кричали напуганные хазары. – О мой бог!

– Чем мы виноваты, мы же бедные люди!

Тот же переполох происходил и у Гостяты Кавара – главы хазарской общины и старшего священника-когена. К нему явился верхом на коне сам Свенельд и застал хозяина, едва одетого, уже во дворе среди толпы причитающих женщин и побитых домочадцев.

– Что такое ты творишь, Свенельд? – воскликнул Гостята, в негодовании простирая к нему руки.

– Исполняю волю моего князя, – Свенельд смотрел на него с коня, поигрывая своей знаменитой плетью: рукоять ее была сделана из обломка копейного наконечника, отделанного серебром и медью. – Ваши жидины из каганата не пожелали принять наши товары по разумной цене – хотя бы той, что они у себя считают разумной! – и теперь у меня не хватает средств содержать мою дружину. Больше я не могу ждать возврата вашего долга и забираю по женщине у каждого из вас.

– Но это незаконно! С каждого из нас тебе причитается всего по четыре шеляга! Возьми в залог что-то из скота или моего товара – но не человека же!

– Еще лихва накопилась. Сорок лет мне, что ли, за вами ждать? Принесете деньги в три дня – получите своих девок. А нет – их получат мои парни.

– С прибылью вернем! – ржали вокруг оружники.

– Не рыдай, старуха, скоро будут у тебя внуки!

– Да не такие черные, будто в печке родились – голубоглазые, как мы!

– Воевода, это беззаконие! – Гостята шагнул вперед, но отроки мигом сомкнули щиты перед мордой воеводского коня. – Побойся твоих богов!

– Я сказал. Принесешь деньги – получишь свою деву назад. Только не знаю, девой ли… Взяли, пошли, – коротко распорядился Свенельд, кивнув десятнику, и развернул коня.

– Те же, кто поедом ест народ Израиля, будут виновны, и беды настигнут их! – неслось ему вслед. – Так говорит Бог!

На улице уже собирали в кучу захваченных пленниц. Чуть больше десятка молодых женщин и девушек из жидиновских семей, одетых по хазарскому обычаю – в мешковатые льняные платья до колена и порты под ними, в белых шапочках на черных волосах, цеплялись друг за друга и обливались слезами. Свенельд поехал прочь, отроки погнали за ним рыдающих от страха и стыда пленниц. Сзади бежала толпа хазар – отцов, матерей, прочих родственников и домочадцев. Заламывая руки и призывая бога, они могли лишь смотреть, как уводят их дочерей. Даже если бы жители хазарского урочища посмели вооружиться, одолеть воеводскую и княжескую дружины у них не было бы ни малейшей надежды.

Киев бурлил, все прочие тоже закрывали ворота и вооружали домочадцев на случай беспорядков. Ведь стоит где-то загореться двум-трем дворам – начнется переполох, когда уже никто не знает, кого и за что бьют, а дурные людишки норовят под шумок урвать что получится. Слухи по горам полетели самые разные: одни говорили, что князь разоряет хазарский конец, другие – что наоборот, напали хазары, а князь отбивается. Кто-то вещал, что какой-то новый князь явился сразиться с Ингваром, как когда-то Олег сражался с Аскольдом – недаром же шум идет от пристани! Пока дело не прояснилось, киевляне засели за своими тынами.

Но ничего не горело, и вскоре шум улегся. Свенельд с дружиной увел добытых заложниц к себе, княжья дружина разошлась по городу, готовая пресечь волнения. Уже после полудня, видя, что переполох улегся, Киев зажил обычной жизнью. Гриди вернулись на княжий двор, смеясь и обсуждая бурное утро. Им ни в чем не привелось поучаствовать, и они явно завидовали Свенельдовым отрокам, которые так повеселились, гоняя хазарок и вынося ворота жидиновских дворов. В гриднице для них уже была готова каша; десятники рассказывали Ингвару, как все прошло, и Эльга с любопытством слушала.

– Я поеду к Уте, – сказала она, услышав, что десяток захваченных хазарок отвели на Свенельдов двор. – Ни к чему ей сейчас такое беспокойство, может, надо помочь?

– Ну, съезди, помоги, – Ингвар не слишком обрадовался, но не стал с ней спорить, помня недавнюю ссору. – Хрольв! Возьми своих, проводи княгиню.

Когда Эльга приехала на Свенельдов двор, там царило оживление. Еще под воротами она заметила толпу немолодых хазар: видимо, родители и мужья уведенных последовали за ними до самого конца пути, надеясь выяснить их судьбу. Причем толпа далеко превышала двадцать человек – соседи тоже пришли поддержать своих в час тревоги. Слышались причитания. Ворота были закрыты, перед ними стоял десяток отроков, сомкнув щиты и не подпуская никого близко.

При виде княгини хазары заволновались сильнее; иные из женщин с жалобным воплем подались к ней, пытаясь схватить за стремя, но Хрольв резким окриком и взмахом плети предупредил, что не подпустит; отроки Эльги сомкнули щиты. Эллиди, возглавлявший десяток охраны, сделал знак своим людям расступиться и открыть ворота.

Эльга проехала во двор, оставив за спиной полуразборчивые причитания на славянском и хазарском языке. Ей было тревожно: Ингвар не поладил с хазарами из каганата, а расплачиваться за них пришлось здешним, киевским хазарам, подданным самого Ингвара. Причем эти люди были совсем не богаты: одиннадцать человек смогли собрать лишь шестьдесят шелягов, а еще сорок остались должны. Эльга знала, что истинная цель набега находилась гораздо дальше, чем урочище над Почайной, тем не менее ей было жаль невинных людей, которых ожидали такие тревоги.

И хорошо еще, если киевские хазары отделаются одним испугом. В Киеве по старой памяти не любили хазар, хотя нынешние уже были никак не причастны к поборам столетней давности и давно уже жили куда беднее руси, которая прочно забрала в руки торговлю мехами и полоном. Но ведь злобе людской только дай повод: не желая, чтобы киевляне приняли Свенельдов наскок за разрешение делать то же самое, Ингвар оставил три десятка гридей близ Козар, на случай если народ попытается громить дворы. А право на насилие Ингвар оставлял за собой – именно так он понимал свою княжескую власть.