Странная страна - Мюриель Барбери

По его поверхности, меняя взгляд на сцену, проходила прозрачная волна, в которой растворялись слезы учеников. Мария поднесла руку к картине, и волна откатилась, потом застыла. По щеке Пресвятой Девы лились слезы, вода в воде образовала капли, где появилось размытое отражение, и показалось, что нечто, вибрировавшее за изображенной сценой, укрылось в этих подвижных жемчужинах.

– Храм раскрывает суть картины, ее внутреннюю силу преображения, – сказал Солон.

Все чувствовали, как их сердца бьются, словно в момент нового рождения.

Тагор протянул каждому по флакону со словами:

– Посмотрим, что сможет сделать серый чай.

Когда все выпили, Мария и Клара посмотрели друг на друга.

– Сначала Пьетро, – сказала Мария, – потом другие сражения.

– Мне нужно фортепиано, – сказала Клара.

В помещении появилось фортепиано.

Это было красивое фортепиано для начинающих, отполированное, как морская галька, хотя оно много путешествовало и долго прожило. Клара приблизилась к тому, что пришло к ней однажды летом, перед ее одиннадцатым днем рождения, приобщило ее к наслаждению звуками музыки, привело в Рим под защиту Пьетро и к картине, которую Роберто получил ценой убийства.

Когда ее пальцы легко пробежались по клавишам, звуки позволили себе небольшое отступление, которое прорвало шелк времени и сначала открыло плато, продуваемое горными ветрами. Вы должны понимать, кем была Клара Ченти, сирота из Абруцци, которая за один час научилась играть на фортепиано и знала камни на своих склонах, как мореход звезды в черном небе. Дочь Тагора и Терезы умела находить дорогу в пространства и души, музыка связывала ее с пейзажами и сердцами, а потому она была проводником, объединяющим сознания вне зависимости от места и возраста, а еще она придавала форму грезам, которые Мария воплощала в мир.

Музыка рассказывала историю ненавидящих друг друга отца и сына, притом что один не знал причины этого, а другой не хотел о ней рассказать. Но Клара играла, и силой серого чая каждый слышал исповедь Роберто своему сыну.

Эта исповедь гласила: в канун твоего рождения я убил человека, который хотел продать мне фламандское полотно. Когда он мне его показал, что-то сверкнуло, но я почувствовал, что он послан дьяволом, и в мгновенном порыве убил его. Убийца не имеет права на любовь, и я искупал вину, запрещая тебе любить меня. Я ни о чем не сожалею, ведь если бы я не принял этого решения, одно убийство породило бы множество других. Прощай, люби мать и сестру, живи достойно.

И под конец, движимый последней мыслью, он добавил:

Фортепиано смолкло.

Тагор поделился видением большой комнаты, загроможденной скульптурами и картинами. Стоя на коленях, торговец плакал так, как плачут в детстве, захлебываясь слезами, катящимися по его щекам, как капли росы, и разлетавшимися в стороны, весело взбрызгивая, при каждом слове, которое вырывалось у него в этот час познания. Какой же ты безумец, говорил он, я люблю тебя, а ты этого никогда не узнаешь.

Потом он исчез из сознания людей и эльфов Нандзэна.

Стоящая у стены картина менялась. Снова потекла вода и смыла сцену стенаний. Лица дрожали, пока их не уносила волна, и вскоре на полотне остались только слезы Девы Марии. В какой-то момент они заволокли все, и осталась лишь одна слеза, прозрачная выпуклая линза, за которой предстала другая сцена, скрытая за первой. Под пьетой та же эльфийская рука написала зелено-голубой пейзаж, с холмами, скалами над морем и широкими полосами тумана. Фламандские мастера – единственные, кто смог достичь такого совершенства в изображении, что их владение светом вдыхает в полотна все оттенки мира, но в эту картину были к тому же вложены частицы души и красоты, зачатые в Нандзэне, а потом скрытые в Амстердаме под сценой оплакивания. Такой картина и оставалась, пока сочетание храма и серого чая не выявило ее двухслойность, сделав видимым симбиоз человеческих и эльфийских земель и туманов.

– Похоже на Ирландию, – сказал Петрус.

Мощное землетрясение заставило храм содрогнуться, и Тагор разделил с присутствующими новые видения. Луна задержалась на небе Ирландии, и, несмотря на смерчи, обрушивающиеся на бойцов, сверкала сквозь грозовые тучи. Трупы громоздились холмами алой крови, черная кровь заливала пшеницу Синнёдо, и здешние поля, как и тамошние, были завалены ошметками плоти и искромсанными телами.

Тогда.

Тогда Мария вступила в битву.

КНИГА БИТВ

Над долиной Ирландии луна стала как кровь, и Клара сыграла невесомый пассаж, легче снежинок. Все расслышали заключенный в нем рассказ – о снеге и душе страны, которые, соединившись, как цветок сливы на зимнем дереве, превращали в пламя прах битв. Потом благодаря могуществу Марии мелодия претворилась в жизнь, и прах боев, казалось, действительно пророс и вознесся огненным деревом, которое не обжигало, а грело тела и сердца солдат. Холод отступал, земля твердела, и все смотрели на пылающий прах, который покрывал поля и останавливал сражения. Пошел снег.

Вы должны понимать, кем была Мария Фор, малышка из испанских земель и Бургундии, родившаяся от двух могущественных эльфов, но выращенная бабулями с фермы «У оврага». Целостности искусства, которую воплощала Клара, отвечал дар Марии целостно воспринимать природу. С самого детства для нее были открыты потоки материи в форме невидимых линий, которые позволяли ей чувствовать излучения всего сущего. Она признавала лишь религию фиалок, удивляясь, что другие не слышат, подобно ей самой, песнопения неба и симфонии ветвей, великого органа облаков и серенады рек. Благодаря этой магии во время первого сражения на полях Бургундии она впитала в себя и трансформировала графические следы, которые оставляет за собой все живое, словно писала на холсте желаний. Таким образом она сумела перевернуть небо и землю, открыв проход, сквозь который появились эльфийские воины.

Снег пошел над полями Ирландии, и пока падали чудесные глупые хлопья, прах убийств превращался в огонь, претворяющий страдания.

В музыке Клары появились трагические акценты.

На другом конце реальности благодаря власти двух женщин загорелись мост и храм Рёана, возносясь к небу матовым золотом изумительных спиралей.

В Нандзэне через открытые проемы храма было видно, как меркнет красный мост. Он заколебался, потом исчез, словно мираж, пока туманы арки возносились серебристыми выплесками и повисали в нерешительности, неуверенные в собственной смерти.

В Рёане золотистые дымы превратились в серые грязные полосы.

Нандзэн задрожал, и Солон сказал:

– Они выпили свой последний чай.

Туманы перенесли последнее послание врага.