Эксгибиционистка. Любовь при свидетелях - Генри Саттон

— Ты плохо знаешь деревенскую жизнь? — спросил мистер Хопгуд.

— Я городская девушка, — ответила Мерри и, чуть помолчав, добавила. — Увы.

— У меня ноги болят от ваших тротуаров, — проворчал мистер Хопгуд. — Но кому-то они нравятся.

Они сидели и молча пили кофе, а потом мистер Хопгуд встал из-за стола.

— Посиди здесь и поболтай немного с Фрэнсис. А то у меня кобыла жеребится в сарае.

— Кобыла? — переспросила Мерри, широко раскрыв глаза.

— Ну да. Хочешь посмотреть? Можно, миссис Хаусмен? Вы не возражаете, если она пойдет со мной в сарай?

— Мы вместе пойдем.

— Конечно.

Он повел их к сараю. Эллен вошла, за ней следом Мерри. Они не стали слишком близко подходить к кобыле, чтобы не встревожить животное. Кобыла лежала на полу, и Мерри даже на расстоянии двадцати шагов могла слышать ее тяжкое дыхание. Время от времени тело животного сотрясалось от схваток.

— Еще не скоро, — сказал мистер Хопгуд, словно извиняясь, что им придется постоять и подождать.

— Тогда мы сходим к Фрэнсис. А потом опять заглянем, — сказала Эллен.

— Ну и отлично.

Они вернулись в кухню и просидели еще час. Потом Эллен сказала, что им пора. В машине она объяснила, что не хотела оставаться дольше, иначе Хопгуды стали бы предлагать им пообедать, а она не может вводить их в лишние расходы. Мерри пожалела, что не увидела, как жеребится кобыла.

— Да, это занятное зрелище, — сказала Эллен.

Накануне отъезда Мерри бабушка снова отвезла ее к Хопгудам. Фрэнсис еще не родила, но кобыла ожеребилась, и Мерри пошла посмотреть на голенастого тонконогого жеребенка. Он как раз сосал мать. Это зрелище умилило Мерри чуть ли не до слез.

— Как же мне хочется такого малыша! — сказала она вечером за ужином.

— За жеребятами надо ухаживать. Нельзя их оставлять без присмотра. Их надо выгуливать каждый день. Им нужна тренировка.

— Знаю, но могу же я помечтать.

— Мечтать мы все можем, — сказала Эллен.

Уже в автобусе, вспоминая этот разговор, она, кажется, поняла, чего на самом деле хочется Мерри.

* * *

В Скидморе все было по-другому. Или, может быть, Мерри стала другая. Но жизнь там была совсем не такая, к какой она привыкла в Мэзерской школе. Тут даже можно было не ходить на занятия. Никому не было дела до того, где ты — лишь бы к одиннадцати вернулась в общагу. И жизнь Мерри тоже переменилась. Возможно, оттого, что девочки в колледже были более воспитанными и рафинированными, — не то что в приготовительной школе. А может быть, просто Мерри приехала сюда, имея уже достаточно высокое мнение о себе, и отлично знала, чего она стоит и чего она хочет — словом, прежняя неловкость и натянутость в отношениях с другими исчезла. Теперь ей было все равно, что думали про нее другие, восхищались ли они славой и обаянием ее отца, и ее сходством с ним. Или ее красотой. Теперь это ее совсем не волновало.

Жила она в общежитии Фоли, и это было здорово, потому что в Фоли жили не только «первачки», но и второкурсницы и третьекурсницы. Мерри подружилась со многими третьекурсницами. Нет, она вовсе не старалась взобраться по социальной лестнице — ведь не говорят же о сбивающихся в стаи птицах, что они взбираются по социальной лестнице. Просто с девочками старшего возраста у нее было больше общего, с ними было интересно. Они уже пожили самостоятельной жизнью и кое-что знали, даже больше, чем просто «кое-что». Они знали больше Мерри — некоторые, во всяком случае. Большинство же первокурсниц были, как выразилась Сара Уотсон, «глупыми целками», и Мерри пришлось с этим согласиться.

Сара была отличной, потрясающей девчонкой, толковой, но ужасно ленивой — она и сама так считала. Но она была достаточно одаренной и выработала для себя такой план действий, чтобы получше реализовать свои природные данные.

— Роберт Фрост[26]считает, что студент, если он на что-то годен, не станет делать домашние задания, а лучше возьмется за что-то другое такой же трудности, — говорила она. — И я буду придерживаться этого правила.

По крайней мере, Сара придерживалась первой половины этого правила: она не делала домашних заданий. Но со свойственным ей циничным практицизмом посоветовала Мерри хоть что-то делать вначале.

— Как только преподаватели поймут, что ты не полная дура, уже будет неважно, делаешь ты домашние задания или нет. К тебе станут относиться так, точно ты неиссякаемый природный источник. Они ни за что тебя не завалят на экзамене, даже если твои отметки в семестре были так себе. Тебе надо просто создать себе определенную репутацию — и все. А на втором или третьем курсе тебе в начале семестра вообще ничего делать не придется. Ведь у тебя будет определенная репутация. Они же только о нас и говорят все время. Господи, вот дураки! Но раз у тебя репутация, им только и остается эту репутацию поддерживать…

Сара, которой не надо было много заниматься, каждый вечер ходила в коктейль-бар или в гриль-бар под названием «Ноу-нейм» и пила там с кем-нибудь. Мерри частенько составляла ей компанию. Иногда они ходили в «Андреас» поесть пиццу и попить пива. Жизнь была прекрасна, но скоро Мерри стала замечать, что старая одежда стала ей тесновата. Она располнела! Она рассказала об этом Саре, а та научила ее римскому способу еды и питья — использовать перышко.

— Перышко?

— Ну да. Надо пощекотать перышком нёбо у корня языка. И сблевать.

— Терпеть не могу блевать.

— Придется привыкнуть. Кроме того, тебе надо выбирать. Либо кончай жрать, либо махни рукой на фигуру, либо научись блевать.

И Мерри научилась. Сара не уточнила, что, вероятно, если бы Мерри покончила со жратвой и питьем, ей пришлось бы также положить конец дружбе с Сарой, но это обстоятельство тоже сыграло свою роль. Так что каждый вечер после похода в «Ноу-нейм», или в «Андреас», или даже просто в закусочную «Колониэл», где они брали трехслойный бутерброд с гамбургером, беконом, зеленым салатом и помидором и еще стакан молочного коктейля, она возвращалась к себе в ванную и засовывала в рот перышко, купленное в универмаге. И извергала обратно все съеденное и выпитое. Так она сохранила фигуру и привыкла к рвоте.

Уикенды были ужасно скучными, потому что Сара уезжала в Нью-Йорк на свидание с каким-то мужиком. Мер: и даже и думать не могла, чтобы пойти на вечеринку в Дартмут или Уильямсовский колледж, и в Нью-Йорк ей тоже не хотелось. Поэтому она оставалась в Скидморе, где за два дня выполняла все задания, которые накапливались за пять предыдущих дней. И поскольку она была девушка смышленая и все делала быстро, она хорошо успевала и могла бы продолжать в том же духе и дальше, но однажды воскресным вечером Сара из Нью-Йорка не вернулась.

Все произошло молниеносно. Сара бросила Скидмор, вышла замуж за польского графа и укатила в Рим. Вам! Вот и все. Мерри не особенно горевала, но была несколько шокирована. Сара пропала из ее жизни в середине второго курса. И она подумала, что если бы Сара сумела проучиться в колледже все четыре года, то она, конечно, проучилась бы и уж как-нибудь подождала бы с замужеством. Но и у Мерри не было никаких особенных причин оставаться в колледже, кроме того соображения, что это может оказаться ей полезным в жизни. А может, и нет. Если она и вправду хотела попытать счастья на сцене, то четыре года в Скидморе окажутся пустой тратой времени, и когда она отсюда выйдет, ей уже будет двадцать один и, возможно, она уже опоздает сыграть некоторые роли, произвести сенсацию, поймать свой шанс, который ей, может быть, больше никогда не подвернется.