Эксгибиционистка. Любовь при свидетелях - Генри Саттон

— Боюсь, я не очень вам помог.

— Вряд ли кто-нибудь может мне помочь больше, чем вы, — сказала она.

— Ну, не будем так легко сдаваться, — возразил он. — Вот что, я буду занят до пяти-половины шестого. Давайте встретимся где-нибудь, выпьем кофе и поговорим.

— Не возражаю, — сказала она.

— Хорошо, — сказал он. — Договорились. Где вы хотите?

— Может, в закусочной «Фазерс холла», — предложила она.

— А может, лучше в «Колониэл»?

— Отлично, — согласилась она. — В полшестого?

— Только не позже.

Они вышли из кабинета и, расставшись у входа в здание, еще раз подтвердили время и место встречи — «Колониэл», половина шестого. Мерри решила, что консультация прошла на редкость удачно.

Когда она встретилась с мистером Кэнфилдом, он вдруг сказался смертельно уставшим и от колледжа, и от только что закончившейся консультации, и вообще от всего, что связано со Скидмором, и предложил ей отправиться куда-нибудь за пределы колледжа. Все было ясно, как Божий день — как там говорится в старой песенке: «Не хотите ли взглянуть на мое скромное жилище?». Но все же он вел себя довольно нерешительно. То, что он то и дело воровато озирался по сторонам, — не заметил ли кто-то их вместе? — показалось ей смешным и глупым. А потом в небольшом гриль-баре у реки, куда он ее повел, он заказал пива, что тоже было сделано как-то нерешительно и после некоторых колебаний. Он с таким же успехом мог бы заказать им по мартини. Но, по его словам, пиво было напитком интеллектуалов и напоминало ему о днях студенческой жизни в европейских университетах. Кофе тоже не годился для серьезных дискуссий. Он, правда, не сказал, что и пивом можно упиться в стельку, если долго не ходить в сортир. Вообще в его поведении все было настолько очевидно, что она уже совсем его не боялась.

Они обсуждали его курс, трудности Мерри с историей искусства, а потом и трудности жизни Мерри, которые в конце концов сводились к вопросу, зачем она теряет время в Скидморе. И об этом они поговорили. Или, точнее, говорил он, а она слушала, склонившись к нему, а он заглядывал ей за вырез. В самый разгар беседы он заказал ужин и они продолжили разговор за едой. Она хотела расплатиться, но он воспротивился:

— Нечего вам швыряться деньгами у меня перед носом, — сказан он. — Это унижает мое мужское достоинство. Да и мой рабочий день давно закончился…

— Правильно, — сказала она. — Это именно то, о чем я все хочу вас спросить уже в течение часа.

— О чем?

— Я не знаю, как к вам обращаться. Вы хотите, чтобы я называла вас по-прежнему «мистер Кэнфилд», несмотря на то, что мы уже провели в разговорах несколько часов.

— Господи, да нет, конечно. Называйте меня Чарльз.

— Хорошо, Чарльз, — сказала она.

Он потеребил свою бородку, но от ее взора не ускользнула улыбка, которую этот жест должен был скрыть. Он улыбнулся, как кот, только что проглотивший канарейку. И ей было смешно видеть такую улыбку.

Они посидели еще немного в этом захудалом гриль-баре, и Мерри не очень-то удивилась, когда мистер Кэнфилд, то есть Чарльз, предложил ей заехать к нему домой на рюмку брэнди.

— Я живу тут совсем рядом, — сказал он.

Они как раз стояли на перекрестке, дожидаясь зеленого, и он махнул рукой налево. — Вам надо вернуться в общежитие не позже одиннадцати, так?

— Да, не позже одиннадцати.

— Ну, тогда по рюмке брэнди?

— Я не прочь.

— Отлично. И я не прочь.

Он срывал свои маски столь стремительно, что Мерри даже не была готова к такому повороту событий. Но раздумывать уже было поздно. Она ведь давно — еще несколько часов назад, сразу же после консультации и его приглашения «на кофе» — уже все для себя решила или решила ничего не решать и ни о чем не думать. Загорелся зеленый глаз светофора, Чарльз повернул налево и машина вскарабкалась на пригорок, где виднелось несколько рядов коттеджей. Он припарковался и повел ее по тропинке вдоль одинаковых домиков, потом они поднялись по шаткой железной лесенке и оказались в сумрачной гостиной, в которой развешенные по стенам многочисленные литографии и эстампы казались невыносимо претенциозными на фоне обветшалой мебели или, напротив, вытертые стулья и продавленная софа являли собой возмутительный контраст этим картинам. В углу, разумеется, стояла этажерка, прогнувшаяся от книг — в основном дешевых французских изданий в белых бумажных обложках.

Мерри села на кушетку, а Чарльз пошел за бренди. Она нимало не удивилась, когда он вернулся с двумя крошечными бокалами, поставил их на снятую с петель дверь, служившую сервировочным столиком, и обнял ее, даже еще не пригубив бренди. Он это сделал внезапно, но уверенно и, как она стала подозревать, ему это было не впервой. Она подумала, что он выбрал довольно удачный момент: все произошло не слишком быстро — он не бросился ее целовать, едва за ними захлопнулась входная дверь, — но и не слишком поздно, так что ни любопытство, ни тяга к приключению, приведшие ее, как и многих других до нее, в эту квартирку, пока еще не успели рассеяться. Его поцелуй не был ей неприятен, но она не ответила ему. Она и не восприняла это как поцелуй: ее раздражала его борода. До сих пор она еще не целовалась с бородатым мужчиной. Возможно, эта борода была частью его заранее спланированной программы действий, так что первый поцелуй, может быть, только лишь из любопытства, она стерпела и не устроила ему взбучку.

Он развивал перехваченную инициативу, выпустив ее из объятий и подав ей бокал бренди и, как только она пригубила янтарную жидкость, спросил:

— Ты девственница?

— Нет, — ответила она. — Почему вы спрашиваете? Вы что, отдаете предпочтение девственницам?

— Нет, — ответил он. — Я их гоню в шею.

— Да?

— Достаточно того, что я учу их днем.

— Ясно, — сказала она. — Ну, тогда не беспокойтесь.

— Хорошо, — сказал он. И снова поцеловал ее, теперь с большим чувством, продолжительно, положив ладонь ей на грудь. Мерри не понравилось, что у него все идет по давно проверенному плану и, может быть, только из чувства противоречия, ей захотелось покочевряжиться.

— У вашей двери каждый вечер выстраиваются длинные очереди девственниц и недевственниц?

— Не у двери, — сказал он, засмеявшись, — и не каждый вечер. Но вообще-то случается. Со мной же безопасно!

— Безопасно?

— Ну да. Я же нахожусь вне рамок жизненных идеалов здешних девиц. Вряд ли они мечтают лечь в койку с каким-нибудь симпатягой из Кливленда или Сент-Луиса или еще откуда-нибудь, за которого они надеются в один прекрасный день выйти замуж. А я — не он. И к тому же, я привык держать язык за зубами, а не то меня вытурят с работы — во всяком случае, они так считают. Я — тот несчастный, незаметный, никому не нужный мужичонка, от которого ничего не зависит, поэтому от того, что они хоть раз здесь побывали, тоже ничего не зависит. Думаю, так оно и есть.