Будьте моей семьей - Татьяна Алюшина

Это было настолько нереально, что на какое-то мгновение Артему показалось, что все происходящее сон или какая-то безумная ошибка, и непонятно зачем они тут все собрались.

Но тут, охнув, стала оседать на землю, теряя сознание, Наталья Николаевна, стоявшая рядом с Артемом, и он, мгновенно сориентировавшись, очнулся от своих странных мыслей, успев подхватить ее под мышки и усадить на скамеечку у соседней могилы.

Жизнь взяла свое, напомнив, что внимание и забота нужны живым, а мертвые теперь уж точно подождут и вряд ли куда-то денутся, даже если ты отказываешься признавать сам факт их смерти.

И снова Красногорскому надо было решать проблемы и дела близких и родных друга, отодвинув на задний план любую рефлексию, неверие и позднее раскаяние.

И только через неделю он узнал от мамы, что Арина вернулась из Владивостока, да не одна.

– Ариша прилетела, – сообщила ему Лидия Архиповна и вздохнула скорбно. – Ее отец умер, от тяжелой болезни, она с ним была все это время. У нее на руках, как говорится, и умер.

– Значит, у нее тоже там больницы, кладбище да похороны сплошные были, – устало посочувствовал Артем.

– Это конечно, – согласилась мама, но произнесла с непонятной интригой: – Да не совсем сплошные.

– В каком смысле? – не понял Артем.

– Да в том, что вернулась она не одна, а с дочкой.

– Так, – обалдел от такой чудной новости Красногорский. – Не понял, с какой дочкой? У нее что, еще и дочь имеется?

– Теперь имеется, – поясняла мама, – Аня сказала, Ариша стала опекуном девочки, но они будут подавать документы на удочерение.

– Охренеть, – коротко, но емко охарактеризовал Артем чудные новости и повторил: – Охренеть. И что это за девочка?

– Анечка не вдавалась в подробности, сказала только, что девочка совсем маленькая. – И предложила: – Позвони Арине и сам обо всем расспроси.

– Ты же знаешь, мам, – напомнил Красногорский недовольным тоном, – она со мной разговаривать не желает.

– А может, пожелает теперь, – предположила Лидия Архиповна. – Аня сказала, Ариша изменилась за это время, видимо, не просто ей дались уход за отцом, его смерть и ребенок приемный, это же неспроста. – И повторила пожелание: – Позвони.

– Я подумаю, – не обещал он.

Он и так постоянно о ней думал, а уж в свете полученных новостей – так и подавно.

Два с половиной месяца прошло с того дня, когда она ушла, обиженная его признанием в нелюбви к ней. Два с половиной!

Конец октября на дворе.

Он скучал по ней, он вспоминал о ней и о Матвее каждый день, иногда лишь мимолетно, вскользь, по ассоциации с чем-то увиденным или услышанным в течение дня, иногда вспоминая подробно, когда всплывал перед глазами ее запечатленный образ и шкодная, веснушчатая рожица Матюшки.

Ему было так тошно, так бесприютно в душе, что он не знал, куда себя деть. Состояние такое странное, когда и умирать вроде неохота, и жить не хочется.

И он позвонил… Игорю. А кому еще?

В этот день Артем с верным другом Игорехой напились.

Вдвоем, у Красногорского дома, а Женька, отпуская мужа к Артему, напутствовала их обоих:

– Вам надо, а то вы оба на нервах, как пружины сжатые, ни на поминках не отпустили себя, ни на девятый день, все контролировали, за все отвечали. Ильи уж двадцать дней как нет, а вы так и не оплакали его толком и так и не расслабились до сих пор. – Но предупредила строго: – Только никуда не намыльтесь пьяные идти, если переберете, на подвиги не нарывайтесь.

Да куда там идти!

Пусть останутся только им двоим те их поминальные посиделки.

Игореню развезло быстро, а вот Артема почти совсем не брало – так, захмелел немного, и все, хоть и выпил немало – а голова соображает, только тоска еще пуще навалилась и не отпускает никак.

И Артема вдруг неожиданно потянуло на откровения об Арине, о Матвее, о том, как он признался ей, что не любит, а она отказалась выходить за него и сбежала.

– А я вот хотел спросить, – старательно выговаривал слова совсем пьяный, но еще что-то соображавший Игореня. – Ты ващет любил хоть одну бабу, Горыч?

– Ну мне казалось, что я любил Лийку.

– Да ну, – отмахнулся, как от сущей ерунды, Брагин, показательно скривив рожу, – она ж дура была, да еще с прибабахом конкретным, что там любить было. И потом, думал или любил?

– Нет, не любил, – признался Артем.

– Во-о-о-от, – назидательно протянул друг, да еще и палец выставил для того, чтобы подчеркнуть важность момента, – про что я и говорю, – и перескочил без всякой логики: – А пацаненка ее ты, значит, любишь?

– Его люблю, – подтвердил Артем и пожаловался: – Только теперь у нее еще и девочка какая-то появилась.

– Девочка – это хорошо. – Игорешу совсем повело набок, и он пьяненько заулыбался. – Я Женьке говорю: давай девочку родим, два парня хорошо, но доченька, это ж… – изобразил он что-то непонятное руками.

– Только неясно, что там за доченька…

– А ты возьми и спроси, – Брагин решительно рубанул рукой воздух и добавил: – Выясни. Вот так прямо спроси и выясни.

Икнул, прикрыл рукой рот, прислушался к процессам, происходившим внутри него, и покаянно признался:

– Я все, Горыч, рублюсь, кажись…

И завалился на бок, мгновенно заснув.

Артем раздел и уложил друга, накрыл его пледом и принялся убирать последствия их посиделок с журнального столика. Вынес в кухню грязную посуду и задумался…

А действительно, что он сопли жует, на самом-то деле, надо взять и спросить у нее напрямую, все как есть. Пусть объяснит и скажет. У него к ней накопилось мно-о-о-го вопросов, и все очень важные.

Вот возьмет прямо сейчас и спросит.

Больше всего Арина переживала о том, как примут дети друг друга, как правильно и грамотно объяснить Матвею, откуда взялась малышка и почему она теперь будет жить с ними и кем ему приходится.

Весь перелет Симочка мирно и тихо спала, Арина специально взяла билеты на такой рейс, чтобы в это время во Владивостоке была ночь.

Они вошли в квартиру, где их встречала Анна Григорьевна и Матвей.

– Мама! – радостно прокричал сынок.

И кинулся к матери, и замер, увидев у нее на руках какого-то незнакомого ребенка.

– Ну иди сюда, – опускаясь на одно колено, позвала его Арина, призывно вытянув навстречу свободную руку. – Обнимемся и поцелуемся.

И Матюшка ринулся под эту материнскую руку, и она прижала его к себе и, прикрыв глаза от нахлынувших чувств, вдохнула его родной запах, чуть отстранилась и поцеловала в обе щечки. И он прижался к ней и посмотрел на девочку. А Симочка вдруг заулыбалась Матвею, потянулась к нему и провела ладошкой по его буйным вихрам.