Третье лицо - Денис Драгунский

Год, который Слава должен был отработать в этом городе, скоро кончался, месяц оставался, даже меньше.

Свадьбу спланировали в самом узком семейном кругу. Родители Славы. Ее мама и отчим. Свидетели – Танька и Дубасов. Ну, и жених с невестой. Всего восемь человек.

* * *

– Миша, – сказала она Дубасову, когда тот вернулся за столик с двумя бокалами коньяка. – Ты посиди со мной, пока Слава приедет. Ладно?

– Да, кольца! – вспомнил Дубасов и вытащил коробочку из кармана. – Сейчас возьмешь? Сумочка есть? Или чтоб я Славке передал?

– Все равно. Ну ладно, давай. Ты посидишь? Ты чего не отвечаешь?

– Посижу. – Дубасов взял бокал с коньяком, покрутил его, погрел в ладонях, понюхал, отпил чуть-чуть.

– Позвони Славе.

– Сейчас. – Он достал телефон. Раздалось: «…или находится вне зоны действия сети».

Он видел, что она волнуется, утомлена и даже обозлена. Стал ей что-то рассказывать, развлекать беседой. Сказал, что Слава позавчера уволился наконец из областной администрации. Год уже прошел. Утром уложил все вещи в свой джип – и все, здравствуй, Москва!

– Зачем он вообще к нам приезжал? – спросила Марина, как будто бы забыв, о чем ей Слава говорил.

– Чтобы потом могли хорошо доложить «там». – Дубасов посмотрел на потолок и объяснил чуть подробнее: – Главный дядя, который нашего Славика опекает, очень ценит ребят, чтоб с опытом работы в регионах. Ясно?

– Да, да. – Марина кивала, но видно было, что она ничего не понимает и не интересуется; ей было не до московских карьерных фокусов.

Дубасов стал рассказывать о себе. О маме с папой: мама – доктор, папа – химик. О своей семье: женился на третьем курсе, на пятом развелся. О работе: фармаколог, скорее теоретик. «Окончил мединститут, кандидат наук. Медик, но не врач, понятно?» Марина опять кивала. Потом рассказал про свою фамилию. Фамилия старинная. При советской власти дедушка гордился, что у Суворова был любимый денщик, простой солдат Прошка Дубасов. А потом, уже после перестройки, папа гордился адмиралом Федором Дубасовым, губернатором Москвы, который подавлял декабрьское восстание в революцию 1905 года.

– Смешно, правда?

Марина не понимала, что тут смешного. Она, кажется, была не слишком образованна. Про Суворова знала, а про революцию и кровавого губернатора – вряд ли. Смотрела на Дубасова своими чудесными серыми очами: в них были одиночество и наивность.

«Наивный человек в наше время всегда одинок», – подумал Дубасов.

– Какой жгучий коньяк, – сказала она, отпивая чуточку. – Прямо вот тут жжет! – И потерла себе грудь чуть ниже горла. – А тебе не жжет? Тебе нравится такое пить?

«Господи! – думал Дубасов. – Какая хорошая. Славик так и сказал: “Я полюбил ее даже не за красоту, а за какую-то невиданную, невероятную наивность, доверчивость, простоту – я смотрю в ее глаза и забываю все: Москву, институт, хищных девчонок и прохиндеев- приятелей; забываю службу, карьеру, все вот это жополизание, лояльность, своих и чужих, взятки, распилы, все свои планы и проекты, мамины советы, папины наставления, все это исчезает, тает, растворяется в ее глазах, в ее шепоте, в ее русых волосах”. Ах, как красиво и влюбленно говорил Славик, даже завидно».

– Нет, – ответил Дубасов, делая хороший глоток. – Мне не жжет. Видать, привык.

– Позвони Славе еще раз, – попросила она. – Двенадцать скоро!

Дубасов полез в карман за мобильником, но в этот самый миг запел телефон у Марины в сумочке. На экране высветилось лицо Славы, он весело улыбался, Марина сама делала этот снимок.

– Да, да! – ответила она. – Привет! Где ты?

Телефон молчал.

– Слава! Связь плохая! Ты где? – кричала она.

Кто-то кашлянул на том конце, и незнакомый голос произнес:

– Инспектор ГИБДД лейтенант Котов. С кем я разговариваю?

– Что?! – крикнула Марина – Где Слава?

– Сообщаю, что в результате ДТП…

Она выронила телефон. Дубасов подхватил его, вскочил из-за стола, отошел в угол.

Марина только слышала отрывистое «Да. Да. Да. Когда? Да. Да».

Вернее, она уже ничего не слышала.

* * *

Марина проснулась в том самом двухкомнатном люксе, который был снят для свадьбы, для первой брачной ночи. Она спала в одежде, на огромной белой кровати, прикрытая кружевным покрывалом. Открыла глаза. Вспомнила, что случилось. Заплакала. Из соседней комнаты вышел Дубасов – наверное, спал на диване, тоже не раздеваясь.

– Спасибо тебе, Миша, что не ушел, – сказала она. – То есть, простите, вы не ушли.

– А? – не понял Дубасов. – Боялся, что тебе станет плохо. Но ты хорошо спала, крепко, нормально спала.

– Из-за коньяка, наверно, – сказала она и снова заплакала. – Давайте обратно на «вы». Мы же теперь никакие не родственники.

– Не валяй дурака, – сказал Дубасов.

– Надо Славиным родителям позвонить.

– Уверена?

– А как же? – Она схватила телефон, набрала номер и услышала поток – нет, лавину, страшный камнепад проклятий.

– Это из-за тебя он погиб! – орала несостоявшаяся свекровь. – Дрянь! Мерзавка великовозрастная! Если бы не ты, он бы ночью по мокрой дороге не мчался! Он был бы жив! Мой мальчик! Мой сыночек! Ненавижу тебя! Проклинаю тебя! Забудь этот номер! Забудь нашу фамилию! Проваливай в свой Мухосранск! Не смей на похороны являться! Попробуй только! Своими руками придушу! Охрану выставлю! В полицию сдам! Гадина, гадина, гадина!

– Вот видишь, – проговорил Дубасов.

– Почему она такая? – спросила Марина. – Жестокая?

– То ли генетика, то ли условия социальной среды… – тяжело усмехнулся он. – Извини.

В дверь постучали. Дубасов отворил. Вошли Маринины родители, точнее, мама и отчим. Они сказали, что уже заселились с утра пораньше и вот приглашают дочь пойти на завтрак. У них были веселые и сладкие улыбки.

– Свадьбы не будет! – крикнула Марина.

– Вот подлец! – всплеснула руками мама, а отчим крякнул: – Убёг?

– Он умер. Погиб в ДТП, – объяснила Марина уже тише. – Вчера, почти что в полночь. Быстро ехал, разбился насмерть. Мокрая дорога. Не приставайте ко мне, пожалуйста.

Помолчала и обратилась к Дубасову:

– Миша, если можешь, помоги маме и Федору Николаевичу поменять билеты.

– Чего ж нам сегодня уезжать-то? – удивилась мама. – Когда мы заселялись, нам сказали, что гостиница до завтра оплачена. Когда еще другим разом в Москву попадем? Мы уж тогда с Федей погуляем. Может, купим чего. А завтра уж поедем. Да! И конечно, наше соболезнование.

Марине стало так противно и тоскливо, что она встала, обняла маму, поцеловала ее в обе щеки, пожала руку отчиму и сказала почти что вежливо: