Слепой. Антикварное золото - Андрей Воронин

Вместе с этими словами незнакомец сунул Рыжему в лицо пистолет, и диггер уловил исходивший от этой зловещей железяки острый запах пороховой гари. Пистолет совсем недавно использовали по прямому назначению. Краем глаза Рыжий заметил вторую темную фигуру, уловил блеск автоматных стволов и очертания двух не слишком больших, но явно очень тяжелых сумок. Он понял, что встретился с теми, кого искал, вот только произошло это совсем не так, как ему хотелось.

Все эти мысли вихрем пронеслись у него в голове и исчезли без следа. Рыжий снова сосредоточился на созерцании поднесенного к его лицу пистолетного ствола, с некоторым удивлением обнаружив, что эта штука, оказывается, обладает почти волшебной гипнотической силой.

Переменчивая Фортуна на время обернула к двум ископаемым быкам свой сияющий лик, послав им нежданный дар — проводника, который отлично знал, как выбраться из подземелья, минуя милицейские ловушки.

— Учти, ржавый, если там, наверху, нас поджидает комитет по торжественной встрече, первая пуля в любом случае твоя, — негромко пообещал Медведь.

— Слышал уже, — угрюмо огрызнулся диггер.

Медведь несильно ударил его открытой ладонью, целясь в сломанный нос. Рыжий болезненно охнул.

— Больно, — гнусаво пожаловался он таким тоном, как будто и впрямь надеялся, что ему посочувствуют.

— А ты не груби старшим, — посоветовал Медведь. — Давай, макака рыжая, покажи, как ты умеешь бананы с дерева доставать. Пошел! Только помни, что ты у меня на мушке.

— Да помню я, помню, — все так же угрюмо отозвался диггер.

Медведь замахнулся рукой, делая вид, что хочет его ударить. Рыжий ничего не видел, поскольку фонари были выключены, но услышал резкий шорох прорезиненного комбинезона и, наученный горьким опытом, пугливо, как деревенская лошадь, дернул головой. Послышался характерный стук, а за ним — короткий всплеск: сослепу Рыжий ударился затылком о вмурованную в стенку колодца железную скобу и потерял каску.

— Бог не фраер, — прокомментировал это событие Медведь. — Я ж тебе говорил: не груби. Ну, пошел!

Егоров начал карабкаться наверх по ржавым скобам. Сквозь установленный на милицейском автомате ночной прицел он виделся фосфоресцирующим, переливающимся силуэтом. Непокрытая голова и голые кисти рук светились, как неоновые фонари; сотканное из тонких, как паутинки, темных нитей перекрестие прицела следовало за каждым его движением. За Рыжим, слабо мерцая, тянулась извивающаяся пуповина привязанной к его правой лодыжке веревки. Другой конец, к которому была прикреплена крепкая стальная «кошка», был намотан на кулак Медведя. Веревка вместе с «кошкой» раньше принадлежала Рыжему, и Медведь с его своеобразным чувством юмора находил это очень забавным: диггер будто заранее знал, что придется работать проводником у ребят, не испытывающих к нему особого доверия, и позаботился о страховке.

Рыжий добрался до верха, не сделав ни единой попытки как-то избавиться от привязанной к ноге веревки. Его заранее предупредили, что такая попытка кончится для него скверно, да он и сам, наверное, понимал, что шутить с ним никто не собирается.

Услышав характерный скрежет сдвигаемой крышки люка, напарники предусмотрительно отступили из колодца в устье трубы на тот случай, если сверху сразу начнут палить. А такой вариант не исключался: после того как они перестреляли засаду, у ментов не было ни причин, ни желания с ними церемониться. Осторожный Медведь понадежнее перехватил веревку, еще разок обмотав ее вокруг кулака, и приготовился дернуть изо всех сил, как только диггер попытается позвать на помощь или сделать еще что-нибудь, не предусмотренное планом.

Рыжий, однако, проявил благоразумие и воздержался от опрометчивых поступков. Некоторое время он торчал наверху, по грудь высунувшись из открытого люка, а потом начал осторожно спускаться. Сверху доносился приглушенный лязг буферов и пронзительные, словно от внезапной боли, вскрики маневровых тепловозов. Злой оторвался от инфракрасного прицела и увидел над головой четкий кружок ночного неба, освещенного бессонным электрическим заревом большого города.

Диггер неловко соскользнул с последней ступеньки и с плеском погрузился в воду, припав на одно колено.

— Поаккуратнее, ржавый, — сердито прогудел Медведь, стирая с лица вонючие брызги. — А то заставлю языком дерьмо вылизывать.

Злой спросил:

— Ну, что там?

— Чисто, — сказал Рыжий.

Слово «чисто» на фоне стоявшего здесь отвратительного зловония прозвучало совершенно неуместно.

— Надо валить отсюда, — напряженно произнес Злой.

— А позвонить? — как и ожидалось, возразил Медведь. — Витальевич же ясно сказал…

— Я знаю, что он сказал, — перебил Злой, отметив про себя, что Медведю не стоило называть отчество Солоницына при диггере. — Позвонить — дело нехитрое, это всегда успеется. Кончай бакланить, Косолапый. Делай, что тебе говорят, и все будет в ажуре.

— Так, может, я пойду, мужики? — с робкой надеждой подал голос Рыжий.

— Пойдешь? — переспросил Медведь таким тоном, словно сомневался в способности диггера самостоятельно передвигаться на своих двоих. — И далеко ты собрался?

— Я же все сделал, — упавшим голосом произнес Рыжий. — Я же вас вывел. Вы же обещали…

— Мой друг просто опасается, что ты прямо отсюда побежишь в ментовку, — объяснил Злой. — Но ты же ведь этого не сделаешь, правда? Ты ведь теперь наш сообщник, можно сказать, партнер, верно?

— Ну… да, — с сомнением подтвердил Рыжий.

— Не «ну да», а да, — поправил Злой. — Раз ты нам помог сделать дело, значит, ты — наш подельник. А подельнику полагаются две вещи: от закона — срок, а от корешей — доля. Медведь, выдай пацану его долю.

— Угу, — промычал Медведь и неожиданно выстрелил Рыжему в лицо из своего «кольта».

Диггера отбросило к стене колодца, он ударился о нее плечами и затылком, отскочил и ничком рухнул в воду.

— Ты что, чудило, охренел? — спросил Злой. — Ты что сделал, бычара?

— А что? — деловито меняя в «кольте» обойму, удивился Медведь. — Какая еще ему доля, этому стукачу?

Злой открыл рот, но тут же снова его закрыл, раздумав спорить. Он действительно собирался отпустить рыжего недотепу, сунув ему в качестве гонорара какую-нибудь цацку поскромнее. Лиц их Рыжий не видел из-за респираторов и инфракрасных очков, а значит, не мог причинить им серьезного вреда, даже если бы действительно помчался в ментовку прямо отсюда. Но что сделано, то сделано и, как говорят ирландцы, не может быть переделано. И потом, в конечном счете Медведь был прав, поступив по-своему. Он рассуждал точно так же, как Гронский: мертвые не кусаются. А спорить с этим было трудно, да и незачем, тем более что споры только отнимают время и никакая истина в них не рождается.

Злой поправил перекрещенные на груди ремни сумки и милицейского автомата, ухватился за ненадежные скобы и начал решительно карабкаться наверх. Ему было не по себе, потому что Рыжему он поверил все-таки не до конца и знать не знал, что в действительности поджидает его наверху. А вдруг, как только он высунет голову из люка, ему ее отстрелят к чертовой матери? Инстинкт самосохранения настойчиво предлагал уступить эту сомнительную честь Медведю.