Жестокие игры - Ульяна Громова

— Виталя? — спросила, хотя знала, что это он — тот, другой, совсем… другой.

— Я… это я… — и словно хотел доказать, снова поцеловал, да так, что у меня трусики намокли. — К черту лекции, я все устрою, пойдем отсюда…

Он схватил меня за руку и потащил к лестнице, но я уперлась:

— Постой! Мне надо срочно кое-что сделать.

— Забрать сумку? — спросил, показывая на дверь аудитории. И, не дождавшись моего ответа, открыл ее, вошел и без всяких там «здрасти» и «можно ли» громко спросил: — Где Хорошиловой вещи?.. Эти? — а через полминуты вышел, повесив рюкзак себе на плечо, и снова схватил меня за руку. — Все, идем!

— Да нет! — я выдернула руку. — Мне надо срочно заказать номер ученому из Канады!

— Где?

— У меня в кабинете… — сказала и… дыхание сорвалось вместе с голосом от его взгляда, изменившегося мгновенно, потемневшего, как небо перед грозой.

Он подошел вплотную и взял мое лицо в ладони, приблизил свое лоб ко лбу и тихо спросил, часто и тяжело дыша:

— У тебя… в кабинете?

— Да… — прошептала одними губами, уже точно зная, что будет дальше.

— Окей, гугл, где наш кабинет?

Я сглотнула, опустив взгляд на его губы, высвободилась из рук Витали и пошла по коридору к своей каморке. Хотя теперь она выглядела пусть и офисно, но уютно. Виталя шел за мной, и я чувствовала себя странно. С одной стороны — охраняемой, в полной безопасности, с другой — адреналин так и вливался в кровь литрами от понимания, что все разговоры будут после… секса.

И я, шальным делом, подумала, не сказать ли Грому, что у меня еще и комната в общежитии есть, но решила, что это будет уже откровенное предложение с моей стороны. А хотелось быть завоеванной и… трахнутой.

— Ну… вот… — смутилась я, переступив порог своей рабочей обители.

И взгляд на Виталю поднять уже было выше моих сил. Я кусала губы и краснела, как мак, пока он запирал дверь.

— Так кому надо номер заказать? — спросил тихо, снова подойдя ко мне вплотную, так что жар наших тел слился в одну ауру.

Я выскользнула из ловушки и подошла к столу, на котором одиноко стоял ноутбук. Открыла его, нажала на кнопку старта и застыла, не зная, что говорить, делать, куда смотреть. Виталя подошел сзади, уперся руками в столешницу, прижимаясь ко мне бедрами, давая почувствовать твердость его прямых, как дубинка в штанах, намерений. Я чуть не захлебнулась воздухом, когда бывший сосед прихватил губами кожу на шее.

Ноутбук загрузился, и я нажала иконку директрума — внутренней программы универа. Там светилось непрочитанное послание, поспешно ткнула на него и развернула файл с данными гостя.

— Окей, гугл, — снова тихо сказал Виталя, вжимаясь в меня пахом и делая пошлые движения бедрами, — и в какой гостинице нужен номер? — его голос стал ниже и обрывочнее, парень дышал глубоко, будто из последних сил держал себя в руках.

Я тоже. Хотелось развернуться к нему лицом, впиться в губы, распахнуться навстречу — и будь что будет. Раз и навсегда.

Но я стояла и не шевелилась, потянулась к сотовому, набрала номер ресепшна отеля и сорвавшимся голосом произнесла:

— Добрый день. Я пом… — Виталя вдруг отодвинулся, выпуская меня из плена рук, и я от неожиданности запнулась на полуслове, — я работаю в МГУ… — заговорила и снова замолчала, ошалевшая от того, что горячие ладони парня осторожно спускали с меня капроновые колготки вместе с трусиками. Зажмурилась, когда сильные пальцы впились в кожу на попе и чуть развели ее половинки, а мокрый твердый язык скользнул по неприлично влажной плоти между моих ног. — Ммм… могу я забронировать номер для…

Как мне удалось вымолвить имя канадца — я сама не поняла. Виталя такое творил своим языком и губами, что я, кажется, только мычала и вообще не сопротивлялась, когда платье поползло по спине выше, перекинулось через голову и съехало с рук. Я, словно змейка, скинувшая кожу, почувствовала себя беззащитной, оголенной до самых нервов. Каждое прикосновение наглого парня вызывало лишь сдавленный всхлип или стон, и решилась повернуться, чтобы увидеть в его глазах — что сейчас чувствует он?

И это было последнее, что я сделала сама. Потому что после этого попала в руки искусителя, который набросился на мои губы, смешивая запах моего возбуждения с нашим дыханием. Мы целовались, как сумасшедшие, кусались, рычали и притягивали к себе друг друга, я вцепилась в жесткие, но шелковистые волосы, прижимая к себе голову бывшего соседа, пока его большой язык трахал мой рот.

Совершенно невозможно было понять, когда Виталя успел раздеться, но мы уже стояли кожа к коже, между нашими телами искрило статическое электричество, мы оба вздрагивали и еще крепче жались друг к другу.

— Все, Мариш… это конец… — прошептал в губы, когда мы прервали поцелуй, чтобы глотнуть воздуха.

— Что? — глупо переспросила, потому что не поняла и не хотела сейчас ничего понимать.

— Я уже зажигал свечи, накрывал поляну шоколадом и цветами, так что у меня есть оправдание...

— Для чего? — я тупила, пока он разводил мои ноги, усадив на стол, и лаская головкой члена мокрую плоть.

— Для этого! — рыкнул Виталя и…

…одним яростным рывком, вцепившись в бедра пальцами, рванул меня на себя и сам дернулся навстречу.

Я вскрикнула от полоснувшей внутри влагалища боли, сердце забилось часто-часто, а на глаза выступили слезы. Судорожно сглотнула и с всхлипом вдохнула.

— Посмотри на меня, — услышала непривычно нежные интонации в голосе Витали. — Посмотри на меня, Марин… — Подняла на него взгляд. — Ты моя… — ласково коснулся моих губ и провел по ним своими, продолжая шептать так проникновенно, что я сжала его внутри себя и потянулась к нему всем телом снова, чтобы обнял, чтобы… продолжил. — Слышишь? Ты — моя девочка… Я люблю тебя… — выдохнул мне в рот и запеленал руками, начиная двигать бедрами.

И я совсем не почувствовала, как она поднял меня на руки и, целуя, насаживал на себя все глубже и быстрее. Я держалась за его шею и обнимала торс ногами, пока комната не крутанулась, и я не оказалась под мощным телом на старом диванчике, закинутом пледом, чтобы скрыть его драную обивку…

* * *

Не знаю, кого трясло больше: ее — от того, что я сделал ее женщиной, или меня… от того, что сделал ее женщиной. Это первая в моей жизни девственница и последняя в моей жизни женщина. Мне не нужен никто, кроме этой пигалицы, чьи малиновые трусики я не забуду никогда. Они, как красная тряпка для быка, спустили во мне с тормозов что-то животное, а потому естественное, правильное, настоящее, и я стремительно скатился в наши с Маришкой странные и сложные отношения.

И выкарабкиваться из них не собирался.

Я научился принимать все, что со мной происходит, пусть и не сразу. Но когда в башке сидит другой, этому быстро учишься и ничему не удивляешься, ни с чем не споришь — это бесполезно.