Хэлло, дорогая - Снежинская

Кэндис хотела снять трусы, но Хэл мотнул головой и, взяв её за талию, молча усадил поверх себя. Затем пальцами сбил ткань трусов вбок и ощутил на подушечках липкую смазку. Он даже отсюда чувствовал, что она пахнет рыбой, мерзкой тухлой рыбой, как пахла каждая сука, которую он трахал и душил. Хэл окаменел, член стал твёрже за мгновение, когда он представил, как обхватит ладонью глотку Кэндис и нанижет её на себя.

Ты сдурел? Мы пришли сюда затем, чтобы ты этого не делал. Опомнись.

Он вошёл в неё, толкнулся и, оказавшись внутри, почти сразу обмяк. Кэндис обескуражено застыла, глядя Хэлу в лицо. Глаза его наливались кровью, медленно становясь из человеческих — бычьими. Он терял терпение и зверел, и пока это происходило, член вывалился из Кэндис, мягкий, как сдутая резиновая игрушка.

Представь её на месте этой суки, — подсказал Другой Хэл. То, что ты её пока пальцем не тронул — уже хороший знак. Успокойся.

Но Хэл не хотел успокаиваться. Он смотрел на Кэндис и вспоминал темноволосую красивую девушку с такими же бесстыжими наглыми глазами, с оливковой кожей, с манкой улыбкой, с пиздой, пахнущей рыбой, грёбаной рыбой — потому что он, Хэл Оуэн, трахнул её, задушил, а потом бросил там, на протухшем старом маяке, заткнув её телом здоровенную дырку на самом верху, у сигнального фонаря, куда доступ был почти закрыт из-за частично обвалившейся крыши. Там уже столько лет никто не появлялся. Разве что торчки и подростки для перепихона. И когда Хэл вернулся, всё её тело казалось просоленным воздухом с океана.

Её звали Хейли, и он её любил так же сильно, как Констанс.

Не вспоминай о ней, — властно сказал голос, но в его тоне теперь было и что-то испуганное. Не вспоминай и ней думай. Ты что, совсем придурок? Это было в прошлом. Теперь ты пришёл сюда не за этим.

И, может, Хэл остановился бы тогда. Но вместе с его голосом заговорила и Кэндис.

Она разочаровано слезла с него, окинула странным взглядом. Не то жалостливым, не то презрительным. Кажется, она понимала, почему он был так одинок и печален, этот налитой бычачьей силой мужик в красной рубашке на красивой тачке. Если он не может трахнуть ни одну женщину, какой во всём этом смысл? Между ног у Кэндис ныло. Тело всё ещё жаждало совокупиться с этим придурком, которому она сосала минут десять, не меньше, и всё без результата. И то, что он не мог поднять даже свой никчёмный отросток, а значит, не хотел её, заставило Кэндис разочарованно бросить:

— Ладно, вставай. Я думаю, милый, у нас сегодня ничего не выйдет.

Хэла бросило в жар. Он был весь мокрый от пота. В его животе плескался кипяток. Он горел изнутри и знал, что единственный способ не быть сожжённым заживо обидой, злобой и похотью — взять эту суку силой и придушить её. Голос в его голове сказал: тогда это всё, точка невозврата. Если ты с собой не справишься, ты просто пришьёшь их всех через два дня. Не боишься, что собственными руками разорвёшь Конни?

Хэл мотнул головой. «Милый» из уст Кэндис показалось ему издёвкой. Да оно и было издёвкой, собственно. Она встала над ним на колени, опустила чашечки лифчика на грудь и продолжила, словно добавляя углей в большой-большой костёр, который палил у Хэла внутри так высоко, что уже обжигал рёбра:

— Ты бы сказал сразу, что из этих, милый. Из тех, у кого не стоит.

— Я в полном порядке, — глухо сказал Хэл, встав на локтях. Грудь тяжёлой складкой легла на закаменевший живот с мышцами такими тугими, что они даже подрагивали. Ему снова стало плохо, как при горячке, и он устало подумал, что вот-вот сблюёт.

— У тебя совсем ничего между ног не шевелится на меня, милый, — равнодушно продолжила Кэндис и отогнула вбок, подальше, край трусов. — Но раз уж я тебя удовлетворяла, может, ты тоже что-нибудь сделаешь для меня?

Господи Иисусе, — пробормотал Другой Хэл в его голове, понимая, что больше держать поводок не в силах. Она реально не понимает, во что вляпалась. Тут уж я ничего не могу поделать.

И Хэл кое-что сделал для неё.

Он резко схватил её за горло, сшиб на кровать и сунул под себя, сжав пальцы на шее так крепко, что Кэндис хотела закричать, но просто не смогла.

— Сука. — Холодно процедил он и равнодушно поглядел на неё словно бы новым взглядом. Кэндис сипнула и испугалась, сжавшись. — Как у тебя сейчас дела? Как думаешь, встанет у меня на тебя, вонючая шлюха?

О да, у него встал. Хэл весь подобрался, как хищник перед броском. Он одним резким рывком сорвал топик и лифчик с Кэндис, отшвырнув их в стену, и помедлил, плотоядно окинув глазами её бледное тело. Вялое для таких юных лет тело. Потасканное тело. Он представил, сколько мужиков до него брало это тело, и вдруг сморщился.

— Я не собираюсь засовывать в тебя ничего своего, спидозная шлюха, — брезгливо морщась, сказал он. — Чёрт возьми, нет. Этого больше не будет. Я уже ошибся. Я не хочу больше ошибаться. Я просто убью вас, убью каждую из вас.

Он взял её за шею, и Кэндис забулькала. Затем встал прямо с ней на вытянутой руке, тряхнул, как куклу, и пронёс до стенного шкафа.

— Ты хотела, чтобы я тебе что-нибудь туда сунул? — пробормотал он. В глазах его зажглось что-то недоброе. — Что ж, я засуну.

Он рывком открыл комод по левую руку от себя, правой всё ещё удерживая Кэндис на весу. То, что она была прижата к стене, её спасало и не давало задохнуться. Она молотила ногами, коленями упиралась Хэлу в живот, сипела и пыталась расцарапать его — бесполезно, до лица она не доставала. Он разъярился, когда она впилась ногтями ему в грудь и оставила длинную алую полосу — прямо по соску прошлась, так, что он вспух, будто его стегнули железкой. Хэл зарычал. Такие звуки можно было услышать разве что в зоопарке в секции хищников. Он впечатал Кэндис затылком в стену так, что едва не расколол ей череп — а потом левой рукой сжал её запястье и напряг вздувшиеся мышцы. Послышался хруст.

Кэндис орала бы на пределе возможностей своих лёгких, но не могла — этот урод держал её за горло так ловко, что она не могла бы даже шепнуть его имя. Она