1000 ночных вылетов - Константин Михаленко

Рассвет застал Мехонцева среди развалин небольшого городка. Забившись в щель между камнями, он пролежал там весь день. И все это время он слышал немецкую речь и пение. Слышал тяжелые шаги вражеских солдат. Дождавшись ночи, он попробовал переползти через воображаемую линию фронта, но это ему не удалось. Не смог он этого сделать ни в следующую ночь, ни неделю спустя. Повсюду, куда бы ни направился Владимир, были немцы. Однажды он подполз настолько близко к их блиндажам, что смог видеть вспышки выстрелов на другой, нашей стороне. Его заметили.

— Хальт!

Владимир, не раздумывая, поднял пистолет, и одинокий выстрел оборвал автоматную очередь. Он долго прислушивался и, лишь убедившись, что на эти выстрелы никто не обратил внимания, пополз назад, к уцелевшему дому, за которым он давно наблюдал и в котором жили, судя по всему, поляки.

Услышав в темноте осторожные шаги и шепот: «Где вы, пан летчик?», — Владимир спрятал пистолет. Женщина была одна.

— Пани, — тихо позвал он.

— Зовите меня Ельжабета, — ответила женщина. — Мы посоветовались и решили, что вам лучше всего спрятаться в водонапорной башне. Говорят, она заминирована, поэтому немцы там не появятся. Идемте, я провожу вас.

Она помогла ему встать и, поддерживая под руку, повела куда-то в темноту.

— Я собрала для вас немного еды, — прошептала пани Ельжабета. — Это все, что у нас есть.

Она протянула ему несколько вареных картофелин.

— Потом я буду оставлять еду вот здесь. Только не спускайтесь днем, вас могут заметить…

В эту ночь Владимир впервые за последнее время заснул чутким тревожным сном. Он не знал, что население этого небольшого дома начало скрытую борьбу за его жизнь, но в одном он был уверен: эти люди его не выдадут. На следующую ночь, спустившись вниз, Мехонцев нашел в условленном месте бутылку воды и две картофелины. Потом обитатели дома поделились с ним хлебом.

Знали бы они, какие слова благодарности хотел им сказать русский летчик!

Однажды ночью Владимир услышал сильную стрельбу. Били наши орудия, и снаряды рвались рядом с башней. Владимиру хотелось кричать от радости, хотелось бежать навстречу этим выстрелам, но утром он увидел немецких солдат, которые устанавливали орудие прямо перед входом в башню.

Три дня не прекращала обстрел наша артиллерия, и все это время вела ответный огонь стоявшая возле башни пушка. Владимир уже не мог спуститься вниз, он изнывал от голода и жажды. На четвертый день, увидев внизу фигурки солдат в серых знакомых шинелях, Владимир буквально скатился по лестнице.

— Братцы! Свои…

Он так и не успел поблагодарить незнакомую женщину.

Однажды в Советское посольство в Варшаве почти одновременно пришло два письма. Одно было из Легионова, от супругов Стояновских. Они просили помочь отыскать летчика, спасенного ими во время войны. Единственное, что им было известно о нем, это его имя — Володя… Второе письмо пришло из Свердловска, от Владимира Михайловича Мехонцева. Он писал: «Польская женщина-патриотка спасла меня от смерти. Она стала для меня самым близким человеком, и я по праву считаю ее своей второй матерью… Женщину звали пани Ельжабета…»

Так простые люди Польши нашли общий язык с нашими солдатами, с советскими людьми, вопреки всем проискам эмигрантского правительства и желаниям реакционеров, как польских, так и американских и английских.

Остается добавить, что пани Ельжабета и пан Юзеф Стояновские живут под Варшавой, что пан Юзеф все еще бодрый и энергичный человек. Оба они, а также и их сын Збигнев всегда рады встрече с русским другом, с которым так неожиданно свела их судьба в годы войны. И дружба эта вечна!

Из всех фронтовых реликвий, что я храню, наибольшую ценность для меня представляет «личная летная книжка», в которой записаны все полеты в последние месяцы войны. Случилось так, что моя «летная книжка» закончилась и пришлось завести новую. Стандартных книжек в штабе не оказалось, и тогда Алексей Теплинский, адъютант нашей эскадрильи, добыл конторскую книгу, в которой какой-то лавочник записывал приходы и расходы, обрезал ее, пронумеровал страницы, прошил шнурком, склеил концы этого шнурка на последней странице бумажкой и «узаконил» мою новую «летную книжку» печатью.

После войны, когда я поступил на работу в полярную авиацию, на меня завели новую стандартную «летную книжку», а ту, прежнюю, отдали мне на память. Время от времени я достаю ее из книжного шкафа, листаю пожелтевшие страницы, где скупые лаконичные записи увековечили сделанное уже давным-давно — в прошлом веке… «22.1.45 г. Четыре полета. Транспортировка техсостава».

Что может сказать эта запись неосведомленному человеку? Ничего! А мне — многое. Это значит, что авиация опять не успевала за наступающей пехотой и нашему полку было приказано перебазировать какую-то истребительную или штурмовую часть ближе к линии фронта…

А что кроется за следующей записью? «Бомбардировка участка железной дороги Варшава — Моры. Три полета».

Три полета… Было это после того, как старший лейтенант Федор Маслов, который все-таки летал с протезом вместо левой ноги, обнаружил на станции Моры три эшелона. Командир тут же поднял в воздух полк, и самолеты, прорвавшись сквозь заградительный огонь зениток, атаковали эшелоны и уничтожили их.

Да, очень уж скупые записи в «летных книжках» летчиков. Никакой поэзии, никаких эмоций!..

Переворачиваю следующую страницу. Еще одна запись: «3.2.45 г. Три полета. Транспортировка горючего».

Обыкновенные полеты с подвесными люльками Гроховского, в которых горючее для ушедших далеко вперед танков, и ящиками снарядов, уложенными в штурманской кабине… Три транспортных полета (обратите внимание на тот факт, что они не относились к разряду боевых)… Это тогда врезался в тросы заградительных аэростатов самолет младшего лейтенанта Малина. Вспыхнуло ярким пламенем и пролилось на землю недоставленное танкистам горючее, взорвались на земле снаряды, как прощальный салют над прахом наших друзей…

И еще запись в одну строчку: «8.2.45 г. Два полета. Бомбардировка гор. Шнайдемюль». Помнится, тогда впервые под нашими крыльями проплыла земля, откуда пришли к нам орды фашизма. Земля Германии. Так вот он, день возмездия! «Так вот она, расплата!» — думали мы, нацеливая темные тела фугасок на вражеский город.

Как далек этот полет от первого вылета с подмосковного аэродрома в 1941 году!

* * *

Наш полк неожиданно для нас оказался в глубоком тылу. Наступающие войска обошли город и крепость Познань и продвинулись далеко вперед, а уничтожение гарнизона в крепости командование поручило нескольким стрелковым и авиационным частям. Отклонив предложение о капитуляции, засевшие в крепости немцы плотным огнем прижимают к земле пехоту.

Даже танки бессильны перед крепостными стенами! А командующий непрерывно требует взять крепость, уничтожить отказавшегося сложить оружие врага.